Ларькин сделал удивленное лицо.

— Какая Аня? Не знаю никакой Ани. Катю знаю, Тамару знаю. Ну вот ещё Ирину знаю. А Аню не знаю. Вы что- то путаете.

— Э? —удивленный Ренат, по-видимому, слов не нашел.

Большаков, внимательно посмотрев на Виталия, отреагировал так:

— Так, похоже, оренбургская история полностью окончена. Виталик, перестань кривляться, ты похож на удивленного медведя. Нет гак нет. Нет Ани —зато есть Ирина.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Ренат, удивленно переводивший взгляд с одного на другого, заметил по выражению их лиц, что они всё-таки умудряются как-то общаться. Брови капитана поднимались всё выше, а Большаков как-то по-особому хитро моргал своими красноватыми веками. Впрочем, вскоре Илья произнес вслух:

— Обана, да, Виталик? Вот теперь твое удивление стало более достоверным.

— Быстро она тебя натаскала. Талант, — покрутил головой тот.

— Талант —это, надеюсь, обо мне?

— Не надейся.

Ренат возмущенно стукнул себя кулаком по колену.

— Высе вы первую ощщиреть офисерам, а? Пощщему мине только техенищщеские вопыросы?

* * *

Москва. 31 августа 1999 года. 10.32.

В самом-конце августа служебный телефон Юрия Николаевича снова зазвонил —точнее, заиграл, пробибикал короткую негромкую мелодию. Борисов поднял трубку и услышал знакомый голос Тимашова:

— Привет, Юрий Николаевич! Не забыл насчет уток? Поедем?

— Здравствуй, — Борисов задумчиво разглядывал лежавший перед ним листок бумаги. Потом посмотрел на стоявшую у его стола лейтенанта Рубцову и благожелательным подмигиванием дал знать ей, что она может идти. Та понимающе кивнула и удалилась.

— Что ж не поехать, поедем, —добродушно сказал он в трубку.

— Кстати, помнишь, по последнему пункту? Будем считать, что окончательно договорились.