Он задержал мою руку в своей и внимательно посмотрел на меня.
– Дитя мое, оставляю вас под надежной защитой, более надежной, чем мог бы обеспечить сам. Вскоре я пришлю весточку.
– Да, постарайтесь поскорее, – ответила я с некоторым раздражением, сверкнув глазами на мистера Стокера. Но тот вместо ответа лишь презрительно скривил губы.
Барон как будто колебался.
– Вы должны понять, если бы это было в моей власти, я бы все вам рассказал…
Я жестом прервала его.
– Я немного узнала вас во время нашего путешествия. Вижу, что вы человек чести, барон. Мне совершенно ясно, что вы связаны жесткими обязательствами. И я должна их уважать.
– Вы их уважаете, но вам это не нравится, – добавил он, и я заметила огонек в его глазах.
– Очевидно, вы тоже немного узнали меня в пути, – заметила я. – Ну что ж, давайте попрощаемся на немецкий манер. Auf Wiedersehen, барон.
Он во второй раз щелкнул каблуками и пожал мне руку.
– Храни вас Господь, мисс Спидвелл.
Он ушел, и мистер Стокер проводил его до двери; вернувшись минуту спустя, он обнаружил, что я снова изучаю его экспонаты.
– Барон не говорил мне, что вы таксидермист, когда предложил остановиться у вас, – вежливо заметила я.
Он вернулся к слону и взялся за инструменты.
– Я натуралист, – поправил он. – Таксидермия – лишь часть моей работы.
Он не предложил мне ни присесть, ни поесть, но я и сама не собиралась церемониться. Я обнаружила изъеденный молью диван, заваленный грудой шкур, и немного отодвинула их в сторону, ровно настолько, чтобы примоститься на краешке. Я присела осторожно, потому что заметила, что у дивана не хватает одной ножки, и вместо этого он опирается на стопку истлевающих томов «Описания Египта».
– Сейчас очень поздно или же очень рано, но вы все еще работаете.
Он долго ничего не отвечал, и я подумала, уж не решил ли он изводить меня молчанием. Но он просто проверял клей, а когда начал его наносить, то бросил через плечо:
– Я еще не ложился. Как я понял со слов Макса, вы провели всю ночь в дороге. Если хотите поспать, скидывайте шкуры и располагайтесь на диване.
Я только вздохнула от такой негостеприимности, но усталость взяла верх над гордостью, и я начала снимать шкуры. Вдруг что-то в этой куче зарычало, и я отскочила, чуть не опрокинув при этом коробку окаменелых яиц.