– Ты ему веришь? Ты веришь в то, что он сказал?

Сьюзен почувствовала вину за то, что рассказала Фергюсу их секрет.

– Я…

Она не знала, верила она или нет. Она звонила ему несколько раз вчера и сегодня, но каждый раз ее встречал автоответчик. Он еще не перезвонил ей, и это было удивительно, потому что обычно он перезванивал тут же.

Вопрос, который задал ей Джон, крутился у нее в голове с момента ухода Фергюса. Как бы то ни было, Фергюс что-то знает о мистере Сароцини или Майлзе Ванроу – только не говорит. Может, ей не стоило рассказывать ему о том, что ребенок не от Джона. Может, это было ошибкой. Может, он бы больше рассказал ей, если бы она хоть немного помолчала.

Она уже ничего не понимала и чувствовала на своих плечах неимоверную усталость. Думать о чем-то стоило ей больших усилий. И чем больше она думала, тем больше пугалась.

– Я не знаю, – наконец сказала она. – Я не знаю, верю я или нет. В прошлом году у нас с ним был странный разговор. Как-то за обедом он вдруг сказал мне, что я выполню свое предназначение.

– Выполнишь свое предназначение?

Она кивнула.

– Не знаю, что ему ударило в голову, – сказал Джон. – Но выглядит это так, будто у него совсем шарики за ролики закатились.

Сьюзен вернулась к помидорам:

– Хочешь поужинать здесь или перед телевизором?

– Давай здесь. Заодно поговорим, – сказал он. – Расскажи подробно, что он наплел тебе про это жертвоприношение.

Сьюзен рассказала ему все, что услышала от Фергюса об Эмиле Сароцини: что его называли Антихристом, дьяволом во плоти, что Алистер Кроули позаимствовал у него свой имидж, что он, предположительно, умер в 1947-м, но мог и не умереть.

– Значит, наш мистер Сароцини – стодесятилетний супермен?

Она улыбнулась:

– Это невозможно.

Джон тоже улыбнулся. Он был рад увидеть, что к жене возвратилось хоть подобие чувства юмора.

– Да нет, почему. Но если ему сто десять лет, я хочу знать, какие таблетки он принимает, потому что я тоже их хочу!

Затем она рассказала ему о деле на Майлза Ванроу, заведенном в Скотленд-Ярде, о том, что гинеколог присутствовал на черной мессе, во время которой должен был быть принесен в жертву ребенок.