– Каррамба! Каррамба! – отозвался попугай.

– …детям нужны не папины картины, а свежий воздух и движение! К тому же, если они мне портрет какой попортят, сами потом без курицы на обед останутся. Вот будут у тебя свои дети, увидишь, как с ними трудно.

– Хотелось бы. – Габриэль поднялся с пола и молча отряхнулся.

– Ленуар, хм, извини, я не хотел… Я тебя что позвал-то сегодня. С натурщицей новой познакомился. Выходил из лавки художников на улице Мабийон, а она стоит у кондитерской «Медичи» и с аппетитом надкусывает пирожное «Пари-Брест». В общем, напомнила она мне её. Такая рыжая, в очках… Ну, сам увидишь!

– Ну зачем ты это делаешь? Столько лет прошло…

– Прошло-то прошло, но ты ведь её так и не забыл.

– Как я её могу забыть?

– Пора забыть, Габриэль. Элизу не спасти и не вернуть. Хватит уже траур носить, у тебя ещё вся жизнь впереди. Надо и о себе подумать. Это я тебе как её брат и как твой лучший друг говорю.

В дверь квартиры постучали. Де Фижак открыл, и в комнату вошла совсем юная девушка в очках. Она деловито протянула Габриэлю руку и представилась:

– Анаис Марино. Люсьен не предупредил меня, что будет не один. Вы тоже художник?

Девушка действительно очень походила на Элизу. Те же зелёные глаза и усыпанный веснушками нос. Та же подростковая угловатость. Только волосы у неё были аккуратно уложены на затылке, а Элиза любила косы.

– Ваш друг немой? – обратилась девушка к Люсьену.

– Гм, нет, – возразил Габриэль.

– Так вы художник?

– Я… Я поэт. – Ему показалось неуместным портить девушке настроение, называя свою истинную профессию.

– О, как Гийом Аполлинер?

– Как Жан-Батист Мольер!

– Предпочитаете классику?

– Люблю хорошую литературу.

– Это Габриэль Фульк Ленуар, – представил друга Люсьен.