Внизу открывается дверь между кухней и прихожей. Юэль снова лежит не дыша.

– Ау! Где все? Здесь кто-то есть?

Пронзительный голос. Испуганный. Он проникает прямо внутрь Юэля. От него живот завязывается узлом.

А потом снизу доносится тяжелый шлепок.

Мама.

Юэль отбрасывает одеяло. Бежит по пожелтевшему сосновому полу, выскакивает к лестнице. За окном бледно-голубое июньское небо. Сейчас так рано, что сад еще погружен в тень, но деревья на холме уже полыхают в утреннем свете. Лестница на первый этаж хорошо освещена. На лимонно-желтом фоне обоев танцуют бабочки.

– Иду! – кричит Юэль и бросается вниз.

В прихожей пусто. Только кофта из флиса и ветровка висят на крючках рядом с его потертой кожаной курткой.

– Мама?

В ответ тишина. Юэль дотрагивается до входной двери. Заперто. Слава богу! Значит, мама в доме.

Дверь в ванную открыта. Юэль идет туда. Внутри чувствуется сладкий, затхлый запах. На полу валяются трусы, желтые в области промежности. На сиденье унитаза засохшие капли мочи. На дне ванны свернулся змеей душевой шланг.

Она могла упасть, пытаясь помыться. Могла сломать что-то. Удариться головой. Пытаться позвать на помощь. А я бы, может, даже не проснулся.

Ну разве не символично, что это могло случиться в их последний день вместе в этом доме? В последний день, когда за маму отвечает он?

Юэль идет на кухню. Длинный тряпичный половик лежит криво. Шлепок отдается эхом у него внутри.

– Мама? Ты где?

Проходя мимо мойки, Юэль приподнимает картонную упаковку из-под вина, которая стоит на том самом месте, где он ее оставил.

Почти пустая.

– Юэль? Юэль!