Однако вместо того, чтобы заниматься подготовкой авторской передачи «Мысли и чувства», они обсуждают личные проблемы Насти, ее бесконечные нерешаемые проблемы. Антона они волнуют куда больше, чем его собственные трудности, куда сильнее.

— Может быть, нам все же оформить наши отношения? Тогда Цыбалин поймет, что для него все потеряно, и перестанет преследовать тебя…

— Брак ничего не изменит… Этот тип мне уже не раз заявлял: зачем тебе, мол, этот ребенок, ты еще выйдешь замуж, нарожаешь себе чертову дюжину детей, а этот ребенок тебе не нужен, он мой… Еще он говорил, что я лишь служила инкубатором для его вынашивания…

— Неужели он говорил о тебе такое?

— Да! — обиженно выкрикивает Настя. — И не только говорил… Он еще и бил меня! Вот сюда и сюда… И здесь были синяки… Мне было больно…

— Неужели он поднял руку на женщину? — потрясенно шепчет Антон.

— Но ведь я для него не женщина, а инкубатор… И он ни перед чем не остановится, чтобы поквитаться со мной… Возможно, он вздумает убить меня… Даже наверняка! Моя смерть решила бы все его проблемы…

Точно так же его смерть решила бы все ее проблемы.

И она вновь повторяет навязчивым рефреном:

— Ну сделай что-нибудь, Антон, помоги мне!

И он решается пообещать ей:

— Я сделаю что-нибудь, ангел мой! Обязательно!

Настя любовно склоняется над кроваткой — Алина спит, вольготно разметавшись во сне.

Ничего, деточка, спи… Мама защитит тебя, мама тебя никому не отдаст, даже Ему — особенно Ему. Ничего не бойся, скоро все будет хорошо — ведь Его скоро не будет. Мама позаботится об этом. Все равно, как и каким способом, известен лишь конечный результат — Его скорое обязательное исчезновение…

Девочка хнычет во сне, потревоженная светом, лепечет пухлыми губками: «Па-а-а!» Тянет руки во тьму. Наверное, хочет, чтобы ее покачали перед сном — Игорь Ильич любит баловать дочь, убаюкивая ее ласковой песенкой. Скоро она скажет о нем в прошедшем роде — любил…

Потому что скоро он умрет. Она еще не знает как и когда. Может быть, он упадет, обливаясь кровью, на кафельный пол. Корчась от резкой кинжальной боли…

Может быть, простреленный навылет, ужом совьется у ее ног, чтобы уже никогда не распрямиться. И даже для похорон его не смогут разогнуть, чтобы он лежал в гробу прямо и благостно, как принято покоиться в домовине.

Может быть, в последний раз в жизни, увидев упершийся в зрачки свет бестрепетно неоновых фар, он коротко вскрикнет — прощаясь с ней. То есть с жизнью.

Настя возвышается над кроваткой, сложив руки на груди. Белки ее глаз воинственно сверкают в темноте. Уже скоро, очень скоро…