— Должна сказать, я тоже его подозревала. О, я ничего об этом не говорила, но у меня было предчувствие… Ты же знаешь, как это бывает. Особенно в ту ночь на вечеринке у Эванса, когда он убил своего дядю… У него очень близко посажены глаза.

— Глаза?

— Это всегда выдает: глаза и руки… Если они посажены слишком близко, это выдает преступную натуру.

— Его руки тоже были посажены слишком близко?

— Не смейся надо мной! Он ведь стрелял в тебя, верно?

Я молча кивнул.

— А потом ты швырнул его на землю и использовал приемы дзюдо, чтобы заставить признаться?

— Это несколько приукрашенная версия, — потупился я, — хотя повозиться пришлось. Он конституцией напоминал хрупкого богомола, но дрался отчаянно.

— Но у него был пистолет. Думаю, он угодит на электрический стул.

— Заранее сказать нельзя. Возможно, в качестве линии защиты выберут умопомешательство… Особенно после того, как прочитают его записные книжки. Он все там расписал… Пишет об идеальном преступлении, очень похожем на то, что он совершил. Думаю, он своего рода маньяк…

— О, это можно было сказать с первого же взгляда. Нет, точно, я знала, едва впервые на него взглянула. Нет, я не думала, что это он… Этого я сказать не могу.

— Да?

— Нет, я не могу этого сказать, но я действительно думала, что он какой-то странный, и теперь ты видишь, насколько я оказалась права. Ну да ладно, слушай, я никогда не видела, чтобы «Глоуб» предоставляла столько места, сколько отвели тебе… Буш должен быть просто вне себя от ярости.

— Думаю, он расстроен.

Это придавало бодрости, особенно при мысли о том, что колонку Элмера Буша вырезали полностью — а первоначально она размещалась на месте моего материала и гордо повествовала, как Элмер собственноручно собирал доказательства, чтобы Брекстон получил по заслугам.

— А где сейчас Брекстон?

— Не знаю. Думаю, сбежал куда-нибудь, чтобы пересидеть шумиху, — и жениться на Элли, когда все останется позади.

Я встал и прошел в угол комнаты, где лицом к стене стояла большая картина.

— Брекстон со слезами на глазах уговаривал меня взять что угодно: деньги, картины… одним словом, все, что захочу.

Я перевернул холст — и на свет появилась юная мисс Ланг, еще не ставшая писательницей и несравненным автором «Бесед о книгах», абсолютно голая и торжествующе демонстрирующая свою золотистую кожу.