«Телепатка она что ли?» — подумал Юрий Николаевич, слыша, как ребенок от бормотания тети Маши стал заметно успокаиваться.
Иван встрепенулся:
— Какие еще будут задания?
— Задания? — переспросил Кирилов, подходя к окну. — Видишь мужика, что стоит под окном…
— Мужика?
— Ага. Вон там, под тополем…
— Вижу.
— Выясни, чего он хочет. Если узнать как дела — не таись. — Кирилов кивнул в сторону маленьких кроваток. — Какой тут секрет… Дочка так дочка, а если сына хотел — тут мы не помощники…
Но встреча с незнакомцем не состоялась. Вернувшийся через несколько минут Иван рассказал, что стоило ему выйти на крыльцо, как неизвестный, прождавший уйму времени у подъезда, стремительно отошел в тень деревьев и быстрым шагом пошел прочь. Как показалось стажеру, при его появлении мужчина сперва ринулся было навстречу, потом посмотрел вверх и, увидев по-прежнему стоявшего у окна Кирилова, счел необходимым исчезнуть.
Юрий Николаевич выслушал студента, в раздумье почесал затылок, а потом со словами: «Ну, и бог с ним», отправился в ординаторскую пить чай. Мало ли на свете чудаков, мог бы все узнать и у стажера.
«А у Гоглидзе тоже, пожалуй, не получится перехватить… — рассуждал Кирилов, лежа на жестком медицинском лежаке. — Что-то он говорил про покупку машины… В общем, крути-не крути, а придется с утра идти в букинистический…»
2. РОЗЫГРЫШ?
2. РОЗЫГРЫШ?
«Что-то в моей жизни неправильно», — подумал Кирилов, возвращаясь утром домой. Со стороны реки наползал холодный клочковатый туман — он заполнял улицы, прятал лица людей, проезжающие машины, искажал очертания домов, но ничего этого Юрий Николаевич не замечал.
«Что-то в моей жизни не так, — мысленно повторял он, поднимаясь на четвертый этаж по истертым посередине ступеням. — И где случился поворот в судьбе? Где ошибка?» — продолжал он, отпирая старинную тяжелую дверь отцовской квартиры.
В тридцать семь, несмотря на некоторую, еще едва заметную, грузность фигуры, он отличался легкой походкой, отменным здоровьем и относительно бодрым расположением духа. Чего греха таить — он не отказывал себе ни в чем, но старался знать меру. Мог и выпить в компании друзей, но всегда не только сам добирался домой, а и выглядел так, что никто не мог заметить ничего предосудительного в его облике. И все же, несмотря на видимое благополучие, причины недовольства собой у Кирилова имелись. Разменивая четвертый десяток, он вдруг понял, что жил не так, как другие. У него не было сверкающей лаком машины (пусть хотя бы «ушастый» запорожец — так и того нет), не было утопающей в зелени дачи, да и мало ли чего иного, что имели люди в его возрасте. Весь же его «багаж» состоял из оставленной им жены со взрослой дочерью да старой отцовской квартиры, единственным богатством которой служили книги, тщательно собираемые и любимые уже несколькими поколениями Кириловых. Отец, опираясь на большие армейские заслуги, выхлопотал себе престижный санаторий и ежегодно по три-четыре месяца проводил там. А Кирилов-младший (если допустимо так называть человека его возраста), кроме работы, знал практически только дом, несколько магазинов поблизости, кинотеатр, расположенный в пятнадцати минутах ходьбы, да десяток институтских друзей, которые всегда в разъездах и командировках. Вот так и получилось, вольно или нет, что превратился он в книгочея, благо времени хоть отбавляй — сутки дежурства, трое отдыха.