— Вы уходите…

— Да, мы уходим. В июне следующего года нас здесь уже не должно быть.

— Максим, вас уже нет. Я имею в виду…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Лаци. Именно поэтому я позвал тебя сюда. Давай прогуляемся до Вайдахуньяда, сегодня чертовски хорошая погода для прогулок на свежем воздухе…

Двое неприметных, скромно одетых, немолодых мужчин, свернув с тротуара, идущего вдоль Варошлигети кёрут и уходящего в глубину парка, направились к шпилям видневшегося среди не по-осеннему пышных крон деревьев замка.

Один из них, чуть постарше и повыше ростом, расстегнул плащ и, едва заметно улыбнувшись, сказал:

— Всё меняется — а октябрь в Венгрии по-прежнему тёплый; вон, даже деревья ещё все зелёные!

Его попутчик в ответ вполголоса проговорил:

— Я был мальчишкой в октябре пятьдесят шестого. Тогда здесь было жарче, чем в аду…

Высокий кивнул, улыбка исчезла с его лица.

— Я помню о твоём отце, Лаци…

Второй собеседник вздохнул.

— Я так и не успел с ним попрощаться… В тот день он ушёл на службу, даже не позавтракав… Мама так до конца своей жизни и не простила себе, что не заставила отца поесть. Как будто это могло бы его спасти…

Тот, кого его собеседник назвал Максимом — положил руку ему на плечо.

— Если бы ты оказался в тот день на его месте, в горкоме — ты сделал бы то же самое.

Лайош с горечью ответил.

— Не в этом дело. Беда в другом — с каждым днем я все чаще думаю, что мой отец отдал жизнь напрасно. Защитники горкома — теперь уже не герои. Ещё немного — и они станут злодеями…

Максим махнул рукой.

— Не отчаивайся, дружище. Мутная пена сойдёт… У нас сейчас тоже герои объявляются негодяями, а предатели становятся героями. Такое уж мы переживаем паскудное время… Оно кончится. У нас, в России, говорят — у лжи короткие ноги. Подождём… Когда-то памятники старым героям снова займут свои постаменты.

Лайош недоверчиво покачал головой.