Немного успокоившись, Эрмантье присел на кровать. Нет, Максим не лгал. Он был фамильярен, зубоскалил, как обычно, со свойственной ему самоуверенностью, однако в это утро Эрмантье нуждался именно в таком грубоватом обращении.

— Кому-то же надо работать, — проворчал он. — Думаешь, я не понимаю, почему ты приехал на лето сюда? Тебя опять обобрали… Возьми сигарету. Пачка должна лежать на ночном столике… Она хоть стоила того?

Максим рассмеялся без всякого стеснения. То была не первая его исповедь, и Эрмантье, хоть и напускал на себя строгость, относился к нему с сочувствием.

— Недурна, — признался Максим.

— Выкладывай все. Опять какая-нибудь официанточка? Хорош, нечего сказать.

— Прошу прощения, но она артистка. Состоит в труппе Маллара.

— Дублерша?

— Она? Ничего подобного. Представь себе, старик, играет классику.

— Послушай, Максим, прошу тебя, чуточку почтения. Какой я тебе старик? Сам не знаю, с какой стати я слушаю твои глупости.

— Ты первый начал.

— Ладно! Она дорого тебе обошлась?

— Порядочно.

— Ну разумеется! Артистка… за это следует платить.

— Как будто ты что-нибудь в этом смыслишь.

Эрмантье усмехнулся.

— Каналья! — прошептал он. — Явился сюда, чтобы поправить свои дела. Приглашение в Ла-Боль — это, конечно, выдумка?

— Нет, не совсем. Если бы я захотел… Но теперь, после того как она сбежала, сердце не лежит.

— И тебе легче было бы справиться со своим горем, если бы ты не сидел без гроша.

— Само собой.

— Тридцати тысяч хватит?