Светлый фон

Ладони взмокли. Пьер дотронулся до иллюминатора, чтобы ощутить его прохладу, и оставил на запотевшем стекле долго не исчезавшую звезду. Покинув этот самолет, несущийся в ночи над незнакомой страной, он мысленно перенесся во двор, где воспитанники проводили перемены. Он видит все это так живо, что ему становится страшно. Надзиратель раздает почту:

— Пьер Дутр!

Один из мальчиков взял открытку, чтобы передать ему. По дороге глянул на нее и расхохотался. Немного погодя пятеро или шестеро мальчишек зажали его в углу внутреннего дворика.

— Покажи-ка открытку!

Ему тогда не было и десяти, он был хилым. И повиновался. Ребята молча стали рассматривать открытку, на которой был изображен человек во фраке. В левой руке он держал перевернутый цилиндр, в правой — колоду карт. На его лице играла улыбка победителя. Внизу большими белыми буквами было напечатано два слова: «Профессор Альберто».

— Это твой отец? — спросил старший из воспитанников.

— Да.

— Хорош папаша!

Без тени смущения он перевернул открытку и прочитал вслух:

«Копенгаген Мой дорогой Пьер! Гастроли проходят весьма успешно. Мы собираемся в Берлин, оттуда — в Вену, где задержимся на месяц. Я не сумею приехать в Версаль на Пасху, как мы договаривались. Ты же знаешь, люди нашей профессии себе не принадлежат. Надеюсь, ты будешь умником. Мама чувствует себе хорошо. Мы оба нежно обнимаем тебя. А. Дутр».

«Копенгаген

«Копенгаген

Мой дорогой Пьер!

Гастроли проходят весьма успешно. Мы собираемся в Берлин, оттуда — в Вену, где задержимся на месяц. Я не сумею приехать в Версаль на Пасху, как мы договаривались. Ты же знаешь, люди нашей профессии себе не принадлежат. Надеюсь, ты будешь умником. Мама чувствует себе хорошо. Мы оба нежно обнимаем тебя.

А. Дутр».

— А твоя мать? — спросил кто-то из мальчишек. — Она что, на трапеции кувыркается?

Они смеялись до полного изнеможения, а он старался не расплакаться.

— Циркачи живут вместе с обезьянами и верблюдами! — корчились от смеха мальчишки.

— Видел я такого на ярмарке, — сказал длинный. — Он связывал себя толстенной цепью, ему надевали наручники, а он раз, два — и на свободе. Никто и не понял, каким манером. А твой отец так умеет?

Перемена кончилась. Маленький Дутр три дня болел. Когда он выздоровел, товарищи избегали любых намеков на профессора Альберто. Они чувствовали, что должны соблюдать запрет, но постоянно перемигивались, а когда приходило письмо или открытка, отовсюду слышалось многозначительное покашливание. В один прекрасный день кому-то в голову пришла мысль дать ему кличку «Фантомас». Теперь, стоило пропасть тетради, приговор был единодушен: «Это Фантомас».