— Кофе в гостиную, и побыстрее.

— Слушаюсь.

Я решительно взял Жильберту за локоть и подвел ее к роялю.

— Я хотел бы, — произнес я, — сказать вам, что весьма сожалею. Я не враг вам, Жильберта. Вы потом мне расскажете, что вам пришлось вынести из-за меня… Обещаете? Теперь же доставьте мне удовольствие… Согласитесь сыграть со мной что-нибудь по своему выбору… В знак примирения.

Она живо высвободила свою руку.

— В знак перемирия, если предпочитаете, — добавил я.

Мы стояли друг против друга возле рояля. Она все еще не соглашалась, и, несмотря на румяна, было видно, как она бледна. А я в эту минуту думал: «Никуда ты не денешься, моя милая. Тебе уже хочется уступить. Ты такая же, как и все, ты готова выложить мне всю свою жизнь». Франк с подносом в руках прошел через столовую. Она наконец решилась, села на табурет и взяла несколько аккордов, небрежно, словно желая доказать Франку, что играет по собственной воле и ради собственного удовольствия. Потом указала мне на концерт Мендельсона.

— Вы так любите его! — прошептала она.

— Тут дело не в моих вкусах, а в ваших, — возразил я.

— Тогда уж скорее концерт Брамса.

Я ждал, что буду разочарован. Так и случилось. У Жильберты была неплохая техника. Она играла по нотам, не делая серьезных ошибок. Но игра ее была лишена виртуозности, гибкости, чувства внутреннего ритма. Она мешала мне. Подстраиваясь к ней, я испортил эту вещь, всю сотканную из порывов, восторга, чуть ли не импровизации. Музыка не жила в ее душе, не горела в ней жарким пламенем любви. Она любила ее, но любила холодным разумом, а не всем своим существом, и я почувствовал себя жестоко обманутым. Я властно исполнил короткие соло и остановился.

— Наверное, хватит? — спросила она.

— Нет. Просто я немного устал.

— Не лгите… Я стала неважно играть. Мне бы следовало больше заниматься.

Я принес ей чашку кофе.

— Это нетрудно, — заверил я ее, стараясь говорить веселым голосом. — Мы будем заниматься вместе.

— Теперь я уже не посмею.

— Ну что вы!

— О, я не строю себе никаких иллюзий! Сыграйте что-нибудь один… только для меня.

Она улыбнулась и снова стала загадочной.