— А мой папа меня боготворил.

— Но вы не можете его помнить. Вы были тогда совсем маленькой.

— Нет, помню. Я хорошо себе представляю папу… И все остальное… Когда немцы пришли за ним, мама вместе со мной спряталась в платяном шкафу. С тех пор я стала бояться темноты, а от запаха нафталина меня просто тошнит. Я слышала крики. Думаю, они его били.

Она говорила ровным голосом, без выражения, как больной под наркозом. Потом глаза оживали, жизнь медленно возвращалась в них. Она смотрела на Лоба.

— Теперь вы понимаете, Эрве, что росли счастливым мальчиком.

— Извините, — протестовал Лоб. — В моей жизни был еще пансион.

Он рассказал ей о колледже близ Лондона. Но вскоре она подняла руку, давая понять, что все эти мелкие притеснения в счет не идут.

— Представьте себе девочку на ферме среди животных. Я все время дрожала от страха. Люди, у которых я жила…

— Ваши дядя и тетя…

— Да… Они обо мне не заботились. Не любили меня, потому что я профессорская дочка… По крайней мере, так я поняла позднее… И потом, думаю, они тоже боялись. Возможно, из-за меня они чем-то рисковали… Все это немного запутано. Знаю только, что хотела сбежать.

— Но куда?

— Не знаю. Таким вопросом я не задавалась. Я хотела убежать — и все… Я представляла собой опасность, и мне следовало уйти.

— Послушайте, извините меня, но я чего-то недопонимаю. Вы представляли опасность?

— Да, я представляла собой опасность — и для других, и для себя самой. Мне это казалось очевидным. Меня прятали. Со мной избегали разговаривать. Я чувствовала себя виноватой во всем — в исчезновении папы, смерти мамы… Узнав, что отец уже не вернется, мама повесилась.

Лоб записал в тетрадке:

«Врожденная неврастения. Проверить, поддается ли лечению. Самоубийство матери могло подспудно подготовить Зину к попытке самоубийства, однако полностью ее не объясняет».

«Врожденная неврастения. Проверить, поддается ли лечению. Самоубийство матери могло подспудно подготовить Зину к попытке самоубийства, однако полностью ее не объясняет».

Тем не менее такое откровенное признание потрясло Лоба. Отныне он знал, что будет неизменно проигрывать в игре «кто кого несчастнее». И поскольку Зина пережила больше испытаний, нежели он, Лоб уже не мог без нее обходиться. Он забронировал комнату для Зины в семейном пансионе по подсказке Флешеля. Однако ему пришлось добиваться согласия Зины. Как только ей чудилось, что он хочет как-то проявить нежность, она становилась колючей. Он призывал на помощь Мари-Анн и самого Нелли.

Мари-Анн с присущей ей властностью уладила все детали обустройства девушки на новом месте.