Я снова убрал билеты в бумажник и тщательно ополоснул лицо. Кстати, упомяну еще об одном. Отец давно уже не пользовался ванной: его жена и свояченица добились этого своими постоянными мелочными придирками. Он довольствовался тазом и кувшином с водой. А чтобы помыться более основательно, отправлялся в прачечную: там он мог плескаться в свое удовольствие. Так что я тоже пользовался тазом. И мне почудилось, что его лицо где-то совсем рядом с моим и я сейчас узнаю все, что до сих пор было от меня скрыто. Ополоснувшись, я вынул свои вещи из чемодана и убрал их в шкаф. Я уже немного успокоился. Слава Богу, я волен распоряжаться собой и могу вести расследование, ни перед кем не отчитываясь. Да, я, как видно, куда больше, чем мне казалось, похож на своего отца. К счастью, я не такой сентиментальный. Никогда ни одна женщина не заставит меня…

Я знаю. Сейчас ты мне напомнишь об Ингрид. Но она для меня — всего лишь товарищ, к тому же способный дать добрый совет. Ей-то я и расскажу все, что знаю, и покажу билеты. Мои размышления прервал стук в дверь. Вошла Клер.

— Но где же папа? — растерянно спросила она.

Теперь дело за тобой, дружок. Я не стану досконально описывать тебе продолжение этого дня. Представь себе Клер растерянной и встревоженной, шпионящей за нами, как будто она догадалась, что мы от нее что-то скрываем. То же самое можно сказать о моей матушке и тетке, не столь чутких душевно, как Клер, но более наблюдательных, чем она. Я не умею как следует притворяться и потому обычно напускаю на себя озабоченный и вместе с тем рассеянный вид, приобретая при этом легкое сходство с инженером, доводящим до кондиции непокорное изобретение. Таким образом я ухитрялся уклониться от наиболее опасных вопросов, тех самых, что неизбежно влекут за собой ответ, а затем — недоверчивые комментарии. «Ты выглядишь утомленным сегодня утром… Не захворал ли снова?» В данном случае следует сказать: «Нет. Все в порядке». Тотчас же эти слова взвешивают, пробуют на ощупь, вплоть до невидимых вибраций. Если в их тоне слышится больше раздражения, чем усталости, родные переглядываются: «Чем же мы ему насолили? В чем он может нас упрекнуть?» Сразу же чувствуешь себя в неком насыщенном электричеством поле, готовом разразиться грозой. Итак, никаких сцен. Просто удираешь. Клер направляется вслед за мной.

— Останься, — говорит мать. — Ты же видишь, что он не хочет брать тебя с собой.

Я жаждал поговорить с Ингрид, рискуя наскучить ей своими семейными раздорами. В дупле дуба лежало письмо. Не какой-то зацелованный листок, а настоящее письмо, с которым я тебя ознакомлю. Сейчас, когда я пишу эти строки, оно все еще передо мной.