После того, как хрип прекратился и самоубийца мешком обвис на веревках, Асагава перерезал путы. Труп сполз на пол, по паркету стала растекаться темная лужа.

Эпитафия, произнесенная инспектором, была сдержанно-уважительной:

– Сильный человек. Настоящий акунин. Но главный акунин в этой истории не японец, а иностранец. Какой стыд!

Фандорина мутило. Хотелось как можно скорее уйти из этого проклятого места, но пробыли они там еще порядком.

Сначала уничтожали следы своего присутствия: собрали обрезки веревки, поправили портрет микадо и распятье, разыскали и выковыряли пулю, выпущенную из фандоринского «герсталя».

С европейской точки зрения получался полный абсурд: начальник имперской полиции зачем-то явился среди ночи в свой служебный кабинет, сел в кресло, откусил себе язык и умер. Эрасту Петровичу лишь оставалось надеяться, что по-японски это, возможно, будет выглядеть менее диковинно.

Потом, по настоянию Асагавы, битый час рвали на мелкие кусочки все многочисленные досье. Только после этого наконец удалились – тем же манером, что вошли, то есть через окно уборной.

Из всего архива не уничтожили лишь папку «Окубо». В ней – страница с зашифрованной схемой, изъятые донесения и три листка с клятвой, написанной кровью. В сочетании с показаниями свидетеля, князя Онокодзи, который не только знал о тайной деятельности Суги, но и связан с самим Булкоксом, совершенно достаточно. Скоро все узнают, отчего покончил с собой интендант полиции.

Но прежде того следовало довести дело до конца – добыть улики против англичанина. Если удастся, произойдет решительное посрамление Британии и полная победа российских интересов. Шутка ли – английский резидент устроил политическое убийство великого человека! Пожалуй, дойдет до разрыва дипломатических отношений.

Если Булкокс вывернется и выйдет сухим из воды (зацепить его пока особенно не за что), то придется довольствоваться разоблачением Суги. Тоже немало.

Докладывать Доронину или погодить? Пожалуй, рано. Сначала нужно попробовать прищемить хвост достопочтенному, а для этого, вероятно, придется действовать не вполне дипломатическими методами. Опять же тут было еще одно обстоятельство, несущественное с точки зрения большой политики, но чрезвычайно важное для Фандорина. Вот эту-то деликатную проблему, совершенно приватного свойства, он и обдумывал, поглядывая в окно на поблескивающие под солнцем рисовые поля.

Асагава вдруг открыл глаза и задумчиво сказал, будто вовсе и не спал, а тоже был занят аналитическими размышлениями:

– А ведь подлец Онокодзи нарочно загнал нас в ловушку.