Кирилла, беспомощно взмахивавшая широкими рукавами рясы, была похожа на подраненную чёрную лебедь. Её задранное кверху лицо будто застыло, только губы беспрерывно что-то шептали – должно быть, молитву.
– Повязку, повязку сними! – заорал Крыжов. – И беги в сени! Может, поспеешь!
Но она словно не слышала.
– Матушка, прости-и-и-и! – захлёбываясь рыданиями, верещала Полкаша.
С противоположной стороны от жара лопнуло стекло, на пол посыпались искры, и сразу задымил тканый половик.
– Забудь про зарок! Сгоришь! – крикнул Евпатьев и простонал. – Нет, не снимет. Воды сюда! Топор! Раму рубите!
Какая вода, какой топор – огонь уже полз по внутренней стене, подбирался к иконам. Треснула лампада, полыхнуло разлившееся масло.
К дому со всех сторон бежали крестьяне, кто с ведром, кто с багром. В тулупе поверх исподнего ковылял старшина.
– П-позвольте-ка.
Эраст Петрович сдёрнул со старика тулуп, накрылся им с головой.
Главное – задержать дыхание, не вдыхать дым, приказал он себе и бросился назад, к крыльцу.
–
Японец понял. Вырвал у одного из мужиков ведро, плеснул на овчину ледяной водой.
Проскочить по огненным ступенькам, через пылающий дверной косяк, было ещё полбеды.
Куда труднее пришлось внутри, где из-за дыма нельзя было что-либо разглядеть.
Десять шагов налево, потом порожек, сказал себе Эраст Петрович и всё-таки обсчитался – приступка, отделявшая среднюю горницу от нижней, пришлась на девятый шаг. Споткнулся, полетел на пол.
Это его и спасло. Впереди с ужасающим грохотом рухнула потолочная балка. Если б Фандорин не упал, ему размозжило бы голову.
Перескочил через дымящееся бревно, в несколько прыжков оказался в вышней горнице. Здесь было жарче, но зато не так задымлено.
Не теряя времени на пустые разговоры, Эраст Петрович обхватил Кириллу поперёк талии, закинул на плечо. Она была странно лёгкая, будто соломенная.