– Не совсем, – говорит она, щурясь от солнца.

Я чувствую на себе ее взгляд.

Я, должно быть, выгляжу ужасно. Небритый, немытый, неподготовленный. Я совсем не похож на прежнего Манфреда.

Он бы никогда не пришел на работу в таком виде.

Прежний Манфред носил рубашки и костюмы-тройки. В кармане пиджака у него всегда был шелковый платок, и он благоухал, как парфюмерная лавка.

Прежний Манфред носил до блеска начищенные итальянские туфли из мягкой телячьей кожи и эксклюзивный, но неброский «Ролекс» модели пятидесятых годов.

Но прежнего Манфреда больше нет.

– Идем? – говорит Малин и направляется ко входу.

Судмедэксперт Самира Хан обнимает меня при встрече. Она маленькая и хрупкая, как ребенок. Длинная темная коса аккуратно лежит между лопаток.

– Как ты исхудал! – восклицает она, сжимая мне руку повыше локтя и потом шепотом добавляет: – Как она?

– По-прежнему в коме.

Самира кивает и поправляет фартук.

– Это чтобы мозг мог восстановиться, – поясняет она. – Послушай, дети в этом возрасте способны восстанавливаться очень быстро. И мозг обладает фантастическими способностями компенсировать утрату функций.

Я киваю. Все это я уже слышал раньше.

Мы идем в зал для вскрытия.

– Так кто, вы думаете, покойный? – спрашивает у Малин Самира.

– Мы думаем, что это может быть Юханнес Ахонен, – говорит Дайте, закладывая за губу снюс. – Но это предположение основано на том, что у мертвеца такая же татуировка.

Самира кивает.