— Он жил один.

— И… Как бы это сказать… Его смерть вас удивляет?

— Нет!

— Нет?

— В пятницу вечером он сам сообщил мне об этом…

— И вы ничего не сделали, чтобы его отговорить?

— Нет, и потом, я не очень-то ему поверил. Он был таким веселым…

— Веселым? — переспросил комиссар Барде и принялся теребить свои усы. Это была его вредная привычка: если Жорж Барде чего-то не понимал, он начинал приглаживать свои черные усы. А в данный момент он действительно не понял, о чем толкует ему Мишель Луазон.

— Ты хочешь сказать, — вмешался в разговор инспектор Лямотт, — что он был чему-то рад? Но чему?

— Это удивительно! Жюльен Фабр выглядел счастливым… А еще он вдруг сказал мне: «Прекрасная ночь, чтобы умереть!»

— И это не заставило вас что-то предпринять?

— Нет, он же был таким шутником…

***

Вошли люди с носилками и спросили, могут ли они унести тело. Жестом комиссар Барде дал согласие на это и пробормотал сквозь зубы, но достаточно громко, чтобы его услышали:

— Что за странная идея — покончить жизнь самоубийством в участке… И тем более — в моем кабинете. Начальство в Марселе устроит истерику!

Мишель Луазон решил воздержаться от комментариев по поводу этих эгоистических соображений и отвернулся, чтобы понаблюдать за уносом тела своего соседа. И тут он вдруг обратил внимание на одну деталь:

— На нем очки?

— Да, действительно! — констатировал его друг инспектор Лямотт.

— И у него чернила на пальцах?

— Да, я уже отметил это в отчете.