Юрьев схватил его за плечо и резко развернул.

— Двадцать пять лет тебя искал. Из лагеря в сорок первом отправили в штрафроту, пошел на фронт. До Праги дошел. Вернулся в сорок пятом домой, а дома и нет никого… Максимку убили. Знал бы ты, через что я прошел. Скольким на лапу дал, сколько искал, копал, как собака, рылся в помоях, пока не узнал, что ты, оказывается, сюда свинтил.

— Слушайте, найдите другого собеседника… — растерянно проговорил Гельмут, оглядываясь по сторонам. — Явно с кем-то путаете меня.

— Тебя-то? — усмехнулся старик. — Да ты, тварь, прохлаждался на Колыме, пока я свой позор кровью смывал. А ты свой так и не смыл. Я ветеран. Раненый, контуженый. Терять нечего, все уже…

Старик распахнул полупальто, под которым оказался старый, затертый темно-синий пиджак с орденской планкой.

— Идите к черту, — сказал Гельмут.

— Ты за что его убил?

— Я еще раз говорю: идите к чертям собачьим. Я с вами разговаривать не собираюсь.

— А я сюда не разговаривать пришел, — прошипел старик. — За что убил?

— Я сейчас позову полицию, — тихо ответил Гельмут.

Лицо старика перекосилось злобой. Он схватил Гельмута за ворот, резко развернул, прижал к стене, вцепился в горло, навалился всем телом и прохрипел прямо в лицо:

— За что убил?

— Ваш сын помогал немецкой разведке, — задыхаясь, прошептал Гельмут. — Он был связным.

— Врешь, сука! — Пальцы старика еще сильнее сжались на горле.

— Я сам был немецким разведчиком, — прохрипел Гельмут. — Он был моим связным.

Что-то черное мелькнуло в руке старика и уперлось Гельмуту в живот. Два приглушенных хлопка, один за другим, отдались резкими толчками в теле, и его будто прибило к стене. Прозвучал еще один хлопок. Что-то нестерпимо жгучее вдруг растеклось по всему животу ошеломительным приступом боли.

Очки сползли на нос.

Старик отпустил Гельмута. Он сполз по стене на колени, глядя перед собой непонимающими глазами, и раскрыл рот в удивлении, а затем почувствовал, как вместе с обжигающей болью немеют колени и кончики пальцев. Он свалился лицом на асфальт. Стекла очков треснули.

Старик отшвырнул пистолет в сторону и быстрыми шагами, не оборачиваясь, вышел через арку на улицу.

Боль расплывалась от живота по всему телу. Гельмут застонал, попытался поднять голову и перевернуться на бок. Любое движение делало еще больнее.