Быстрее на кухню! В деревянном шкафчике висели ключи. Так и есть: в шкафчик ввинчено пять крючков, а ключей висит еще больше. Я ношусь из комнаты в комнату, пробую ключи, но ни один не подходит.

Номер сотового Мэри написала прямо на кухонном столе – рядом с радиотелефоном тонкая кисточка, на которой засыхает синяя краска. На улице ни души. Вдали светятся окна главного здания школы, того самого, с квадратной башней, но до него словно тысяча миль.

За Гарстед-коттеджем хоть глаз коли – фонарей нет. Вон то – явно окно столовой, другие слишком маленькие. Я наклоняюсь за большим камнем, но... камень я швырнуть не могу. Не могу, и все! Что же использовать? Туфли у меня слишком легкие, в сумке тоже ничего подходящего.

«У главного входа велосипеды!» – вспоминаю я, бросаюсь вдоль дома и около велосипедов нахожу кое-что получше – металлический насос. Схватив его, несусь обратно.

Я уже готова разбить окно, но музыка вдруг обрывается, и я замираю, прислушиваясь к гулкой тишине. Секунд через пять та же песня начинается снова.

В удар я вкладываю всю силу. Стекло буквально взрывается, осколки летят в комнату. Выбиваю торчащие из рамы стеклянные зубья, залезаю в окно и раздвигаю тяжелые длинные шторы. Столовая вся в мелких цветных перьях. Нет, это не перья, обрывки холста, их сдул с «могильника» ворвавшийся в разбитое окно ветер. А вот и сам «могильник», огромный, пестрый, чешуйчатый, точно из пола проросший. На нем брызги краски, ручейками стекающей на пол... Краски больше, чем в прошлый раз. Я касаюсь пальцем голубой лужицы: еще не высохла. Подношу палец к носу, нюхаю.

Такой краской картины не пишут, да и запах слишком сильный и резкий. На обеденном столе те же широкие банки с краской, что я видела в прошлый раз. «Дюлокс»... Краска для стен, а не для живописи. Для того, чтобы мерзким запахом перебить еще более мерзкий... Как же я сразу не догадалась... В Гарстед-коттедже нет стен такого оттенка синего. Желтых тоже нет, и красных, и зеленых...

Сердце бешено стучит. Я наклоняюсь к красной лужице. Кровь!

Бросаюсь к «могильнику», разгребаю рыхлую массу, пробираюсь все глубже и глубже. Какой-то мусор лезет в рот, я отплевываюсь и копаю, копаю... Пока не натыкаюсь на что-то тверже и гораздо тяжелее распиленной рамы.

На серебристом бойке молотка засыхает кровь... Страшный, холодный, я швыряю его в другой конец гостиной и рою дальше. Я не должна ошибиться! Не должна...

А вот и рука!

Нарисованная улыбка, ноготь, кусок хмурого неба...

Ноготь я заметила, когда приходила сюда вместе с Мэри, и приняла за нарисованный, но он настоящий!