– Вполне, – ответила Чарли. – Я сердилась на тебя раньше, когда ты укатил в Кембридж, не предупредив меня. Я могла бы поехать с тобой.
– А вдруг он убил и ее тоже, и поэтому она не отвечает на телефонные звонки?
– Сплошные домыслы, Саймон.
– А много ли у тебя знакомых, порвавших все отношения с родителями?
– Похоже, ты одержим идеей несчастных родителей Кита Боускилла, – пробурчала она.
– Отныне мой руководящий принцип таков: имея противоречивые показания двух людей и не зная, кому верить, я предпочту поверить тому, кто не отрекался от родителей.
– Вот уж… действительно абсурд, – заявила Чарли и, рассмеявшись, глотнула вина.
– Ничего подобного.
– Круто – на редкость убедительный аргумент!
– Постоянно, изо дня в день, я думал, что моя мама умирает – каждый божий день. Думал о том, какую почувствую свободу. А потом осознал, что она, вероятно, проживет еще лет тридцать.
Чарли промолчала. Она терпеливо держала паузу. Считала секунды: одна, две, три, четыре, пять, шесть…
– Главное в том, что я никогда не скажу ей: «Прости, но я выкинул тебя из моей жизни», – продолжил Саймон. – Любой сердечный человек понимает, как больно родителям услышать такое отречение, любой,
Громкие вздохи, перемежавшие его слова, звучали выразительнее самих слов. Чарли догадалась, что ее муж не стал бы говорить такого в личном разговоре – такие признания возможны только на безопасном расстоянии.
– Ребенку не следует отрекаться от родителей, не имея на то железобетонной причины, – заключил он. – Если не стоит вопрос о жизни или смерти.
Чарли сомневалась, что она полностью согласна с этим его утверждением, но издала восклицание, позволившее Саймону воспринять его как согласие.
– Если Кит Боускилл не захотел рассказать тебе о случившемся, то есть вероятность, что его мама и папа тоже не захотят, – заметила она.
– Придется рискнуть.