– Какой ты быстрый! Какие-то проблемы?

– Расскажу при встрече.

– Легкая подсказка заметно увеличила бы скорость моего прибытия, – заметила Чарли.

Ее пальцы прощупали заклеенный клапан конверта. Если она его откроет, это не даст ничего хорошего. Саймон не знал о его существовании, и Чарли тоже не хотелось обременять себя его содержанием, а еще больше не хотелось обременять им мужа. Она разорвала письмо на мелкие, а потом на еще более мелкие кусочки и рассыпала их по земле.

– Джеки Нейпир, – ответил Сэм. – Проблему представляет Джеки Нейпир.

* * *

– Приходится воспринимать это как тяжелую утрату, – пояснила Барбара Боускилл Саймону. – Человек привыкает к тому, что у него есть сын, а потом вдруг его больше нет. То же чувство испытывает мать, чей сын отправился сражаться в Ирак и погиб от разрыва бомбы, чей сын умер от рака или от руки какого-то педофила. Вот и уговариваешь себя, что тут уж ничего не поделаешь – мертвые не оживают – и надеяться больше не на что.

Она выглядела так, как, по мнению Саймона, мог выглядеть психолог по работе с родителями, потерявшими ребенка, хотя в реальности подобные специалисты редко так выглядели: у корней вьющихся волос Барбары, окрашенных в золотисто-каштановый цвет, просматривалась явная седина, ее вышитую блузку и расклешенные джинсы дополняли массивные деревянные бусы и сандалии на пробковой подошве с матерчатым верхом и веревочным задником. Кроме того, ни один из настоящих психологов не посоветовал бы клиенту представить, что чей-то ребенок убит педофилом, когда на самом деле этот ребенок жив, здоров и живет в Силсфорде.

Не в первый раз со времени прибытия в этот дом Уотерхаус усомнился в психическом состоянии матери Кита Боускилла. И не только из-за замечания о педофилии. Его встревожила улыбка этой женщины, и он порадовался тому, что видел ее улыбающейся только дважды – первый раз, когда она открыла ему дверь в дом, и второй, когда поблагодарил за переданную ему чашку чая. Улыбка эта казалась несколько навязчивой и даже вымученной – она словно приглашала к предельному сопереживанию, к разделенной боли и выражала тоскливое, страстное желание открыть душу ее получателю. В уголках глаз миссис Боускилл скопилось слишком много морщинок, и слишком сильно кривились и сжимались ее губы, словно пытаясь одновременно заплакать и послать воздушный поцелуй.

Найджел Боускилл, облаченный в серые костюмные брюки, зеленую футболку и белые кроссовки, выглядел так, будто бы они с женой жили в разных мирах.

– Иначе утрата стала бы чертовски болезненной, – добавил он. – Мы не можем провести остаток жизни, надеясь только на то, что Кит передумает. Прошло уже семь лет. Вероятно, этого никогда не будет.