9:15
9:15
Когда Босх проснулся, в спальне у него был Постумо Бальди.
Стоял в трех метрах от кровати и смотрел на него. Первой его мыслью было: на вид он не опасен. Бальди не опасен, сказал он себе. Потом пришла ясная и ужасная догадка: это не сон — он бодрствует, на дворе день, это его дом на Ван-Ээгенстраат, и Бальди стоит у него в спальне нагишом и задумчиво его разглядывает. На вид он был подростком с бледной кожей и торчащими костями, но во взгляде таилась красота. Однако Босх не испугался. «Я могу его одолеть», — подумал он.
Тогда Бальди начал грациозный молчаливый танец, вихрь света. Его худое тело вертелось по всей комнате. Потом он вернулся в ту же позу, и мир, казалось, застыл. Но он снова задвигался. И опять остановился. Зачарованный Босх не сразу понял, что происходит: просматривая кассеты с трехмерным изображением, записанным в Фонде, когда модели было пятнадцать, он заснул, не сняв окуляров «УР».
Ругнувшись, он выключил проектор и снял окуляры. Спальня опустела, но в глазах еще плясал сияющий след Бальди. Свет в окне предвещал дождливый день: день открытия выставки «Рембрандта».
Он ничего толком не нашел в этих записях. Ван Оббер не преувеличил, говоря, что Постумо — «свежая глина»: депилированная выточенная фигура, начало, живая точка отсчета, зачаток любой физиономии.
Он встал, окунулся в бодрящий поток воды под душем и выбрал в гардеробе сдержанный темный костюм. В пол-одиннадцатого он должен будет подойти к машинам службы безопасности, стоящим вокруг «Туннеля», чтобы присмотреть за началом работы. Он стоял перед зеркалом и мучился с узлом галстука. Опять ошибся, рисуя шелковую загогулину. Он не помнил себя в таком нервном состоянии с самой смерти Хендрикье.
«Художник никогда не нападал во время открытия. Успокойся. Может, он вообще не в Амстердаме. Кто гарантирует, что Вуд права? Может, он уже сдался в полицию в каком-нибудь мюнхенском комиссариате. А может… Чертов узел… Может, «Рип ван Винкль» действительно его поймал… Возьми себя в руки. Мысли позитивно. В конце концов, мысли позитивно».
Тут он услышал постукивание и выглянул на террасу: вермееровский пейзаж начал перетекать в Моне. Капли дождя размыли зелень, охру, красноту, белизну.
«Ну, уже идет дождь».
Заканчивая одеваться, он позволил себе подумать о Даниэль. Молиться не хотелось, хотя он знал, что, несмотря на всё учение религии, Бог тоже искушал, не только дьявол. Однако экспромтом вышла небольшая молитва. Ни к кому конкретно он не обращался, просто смотрел на нахмуренный лоб облаков. «Она одна не имеет к этому никакого отношения. Она одна не должна была бы страдать. Защити ее. Пожалуйста, защити ее».