Светлый фон

Соня подняла голову. Балкон был усеян посетителями галёрки, которые свешивались вниз, вытягивали шеи и возбуждённо лузгали семечки. Драка явно пришлась им по вкусу больше, чем спектакль.

– Разойдись! Представление окончено! Все на выход! – раздалось вдруг сверху, и среди поредевших зрителей появился Митя. Он тоже свесился вниз: оглядел дерущихся, закрытые двери, людскую давку у выходов. Увидел Соню и перекинул ногу через ограждение балкона, потом вторую…

«Ой, мамочки!» – только успела испугаться Соня, когда сыщик ловко спрыгнул в проход и даже удержался на ногах. И тут же распахнулись, наконец, запертые двери внизу, а за ними появились несколько швейцаров и городовых. Впереди шёл Мишка, прямо в сценическом костюме – клетчатых штанах и крестьянской рубахе.

«Ой, мамочки!»

– Миша! Выводи людей, обеспечь охрану! – кивнул сыщик в сторону Сони с Дарьей Васильевной и немногих оставшихся в партере зрителей. – Швейцары, наверх! Давку прекратить, пострадавших – в буфет до прибытия медиков. Остальные за мной. Оружие не применять!

И бросился в кучу дерущихся.

– Пойдёмте! – сразу засуетился Мишка, протянул руку Зубатовой и настойчиво подтолкнул Соню к выходу.

– А как же Митя?

– Он на службе, Соня. Вам сейчас лучше уйти.

– А Полина?

Мишка бросил хмурый взгляд на место происшествия, где Дмитрий как раз пытался оттащить яростно брыкающуюся Полину от остальных.

– Разберёмся.

Зубатова по-прежнему охала, причитала и крепко держалась за Соню. Той даже стало немного страшно – а вдруг старушка в самом деле сейчас упадёт в обморок или… хуже того? Нет уж, раз взялась сегодня опекать Дарью Васильевну, надо довести дело до конца.

У выхода Софья обернулась и бросила последний взгляд в зал. Дерущихся почти разняли. В стороне стояла Натали – всхлипывая и обхватив себя за плечи. Платье на ней, порванное у ворота, переливалось, постоянно меняя цвет. Чёрно-синее. Бело-золотое. Снова чёрно-синее… «Оно называется “День-Ночь”», – вспомнила Соня.

«Оно называется “День-Ночь”»,

Мерцание вдруг вызвало тошноту и невыносимую головную боль, но оторваться от него было совершенно невозможно. Чёрное. Синее. Белое. Золотое. Чёрное. Синее…

– Софья! Что с тобой? Ты бледная совсем! – Старушка дёрнула её за рукав.

– Мне… надо… на… воздух. – Соня еле проталкивала слова через горло.

– Веди быстрее, фараон рыжий! Не видишь – барышне плохо! – прикрикнула на Мишку Зубатова.

На улице и правда стало легче. Холодный сентябрьский воздух взъерошил волосы и подол платья. Соня зябко поёжилась. Пальто-то в гардеробе осталось, а обратно уже не вернуться. Улица перед зданием театра была запружена полицейскими, врачами, зрителями и зеваками. Кареты «скорых» медиков подъезжали и уезжали одна за одной, неистово сигналя. Вразнобой галдела толпа. Навзрыд плакал ребёнок. Кто-то сидел прямо на мостовой, держась за голову, одна дама громко требовала вернуть ей зонт и деньги за билет.