Энджи сверлила Мэддокса взглядом. Прежний, хорошо знакомый гнев, ослепляющая ярость бушевали в ней, выжигая страхи, и Энджи даже обрадовалась.

– Шпионить? Из-за Хаша?

Мэддокс кивнул:

– А еще из-за того, что Фиц – мелкий женоненавистник с комплексом Наполеона.

– Значит, я тебе еще и здесь нагадила – обострила конфликт интересов. Поставила в положение, когда тебя просят оценить мою психологическую пригодность для этой работы, а ты уже убедился, что я слетаю с катушек и могу убить! Ты сказал об этом Фицу?

– А ты как думаешь?

– Я уже не знаю, что мне думать, Мэддокс. Я сама виновата. Сижу вот здесь, вся в твоей власти. Телом, сердцем и душой… – Она замолчала, поразившись собственным словам.

Сердцем.

Душой.

У нее защипало глаза. Мэддокс замер. Его глаза тоже подозрительно заблестели.

Вот и вышло наружу. Непонятная вибрация между ними оказалась зарождающимся чувством. Трудновообразимые последствия. Забрезжившие возможности. Соперничество.

В Энджи тихим приливом поднялся ужас, затопив вспышку гнева и оставив после себя нечто гораздо более сложное.

– Я на твоей стороне, Энджи, – прошептал Мэддокс. – Ты должна это знать.

– Это тебе дорого обойдется, Мэддокс. – Опустив глаза, она снова и снова переворачивала серебряный столовый нож, лежавший рядом с тарелкой с нетронутым завтраком. Нужно уйти и не возвращаться – ради Мэддокса. Уволиться или куда-нибудь перевестись. Иначе нечестно по отношению к нему. Но ей совершенно не хотелось уклоняться от вызова – не в ее характере было признавать поражение. Эмоции вели в ней гремучую войну. Вчера впереди вроде бы забрезжило решение, и она готова была ухватиться за это решение, но мир отчего-то задумал сделать все не таким простым и легким. Она подняла глаза.

Она хотела этого человека.

Она не могла уйти от него, как бы ей этого ни хотелось.

– И не я один, – тихо добавил Мэддокс.

– В смысле?

– Хольгерсен тоже за тебя.

– Он знает?!