Она дотронулась до креста у горла.
– Кое с кем, кто разбирается в джуджу.
* * *
Грей ушел, и Нья позволила себе легкий вздох облегчения. Не в ее характере себя нахваливать, но она хорошо сыграла свою роль. У нее появилось предчувствие, что Грей может оказаться ей полезен и поможет в ее поисках. Несмотря на молодость, в нем ощущалась компетентность, а еще он обладал качеством, слишком хорошо знакомым Нье, потому что она и сама им обладала. Доминик Грей был из тех,
Слава богу, что за расследование не взялся тот второй человек из американского посольства. Нья сильно сомневалась, что у нее хватило бы духу с ним работать. Ей был знаком этот типаж – такие думают, что их привилегированный статус представителей западной цивилизации по умолчанию дает им превосходство над коренным населением. Их доллары, евро или фунты открывают перед ними двери лучших клубов, позволяют ежедневно и еженощно питаться в самых дорогих ресторанах и вкушать столько грязных удовольствий, сколько их душенькам угодно. Они проникаются якобы врожденным чувством превосходства, словно всегда имели право на подобный статус, хотя на самом-то деле просто случайно оказались в нужном месте. В лучших традициях колониализма их глубинное чувство незащищенности порождало жестокость и черствость, держа человечность под тремя замками и позволяя им наслаждаться своим пребыванием в новой вотчине, не терзаясь угрызениями совести. Тут оставались только такие. Хорошие люди всегда уезжали, удрученные происходящим в Зимбабве и разочарованные невозможностью добиться реальных перемен к лучшему.
Она поехала через центр города, глядя прямо перед собой. Это стало ее привычкой – оскорблять взор повседневными реалиями Хараре не хотелось. И все-таки полностью избежать мелькающих образов ее измученного города было невозможно.
Путь Ньи лежал по улице Джулиуса Ньерере, Второй улице, затем по Ангва, а в опущенное окно просачивались воспоминания. Город обзавелся бледной аурой упадка, которой не было в дни ее детства. Когда-то Хараре был современным, чистым, полным энергии, надеждой Африки, гордостью и радостью страны. Он был словно наэлектризован. Апартеиду пришел конец, и хотя его пережитки до сих пор кое-где давали о себе знать, большинство людей, в особенности молодежь, в удивительном порыве товарищества приняли новое Зимбабве. Появилось множество рабочих мест, образование финансировалось государством и было превосходным.
Нья вспомнила, как, бывало, в послеобеденные часы лакомилась мороженым-трубочкой под медовой глазурью у павильона «Вестгейт» в окружении друзей – детей разных национальностей из дипломатического круга ее родителей: других зимбабвийцев, египтян, южноафриканцев, шведов, ирландцев, ганцев, датчан, американцев, индийцев, португальцев, застенчивых близнецов из Дубая. Ночные вылазки в «Эйвондейл», в «Кафе “Европа”» за граппой, посиделки в «Архипелаге» и «Черепахах», привычка быстро перекусить в «Нандо» перед тем, как отправиться в винный бар при отеле «Мономотапа». А сейчас она проезжала мимо безжизненных торговых центров, мимо пустых, обсаженных жакарандой бульваров, где когда-то работали магазины, толпились туристы и видны были все признаки процветающей экономики. Она вцепилась в руль. Все это счастье, весь этот потенциал – все это оказалось растрачено тем же правительством, благодаря которому когда-то появилось. Неважно, что тому виной: жажда власти, паранойя, жадность – Нье плевать было, что именно пошло не так, что положило начало той нисходящей спирали, которая превратила любимое Зимбабве ее юных лет в очередное нищее африканское государство.