Вскоре пришел Сарате. Он навещал Элену каждый вечер.

– Врач к тебе сегодня заходил?

– Да, сказал, что послезавтра меня выпишет.

– Отлично. А про реабилитацию что-нибудь говорил?

– Нет, завтра его спрошу. Ты как?

– Занимался делами Малютки, то есть Михаэлы Николеску. Ее отец утром приехал в Мадрид. Психологи готовят встречу.

– Он заберет ее к себе?

– Они не хотят, чтобы девочка прерывала терапию. Не знаю. Решать будет судья.

Некоторое время оба молчали, потом Сарате прокомментировал происходящее на телеэкране, а Элена пошутила, что больницам за трансляцию такой ерунды наверняка приплачивают. За окном стемнело, и Анхель лег рядом с ней.

– Больно?

– Немного. Вот здесь.

Элена показала на живот, и Сарате положил ладонь на повязку, под которой скрывалась рана. Потом его рука соскользнула на кожу, Сарате, наклонившись, поцеловал Элену.

– Сегодня приходил Рентеро… Сказал, что результаты вскрытия Хулио до сих пор не поступили… Там что-то не в порядке. Ты ничего об этом не знаешь?

– Нет. И знаешь, что еще я тебе скажу? Я больше ни секунды своей жизни не потрачу на воспоминания об этих тварях.

Сарате поцеловал ее снова. Элена искала в его глазах ответ. В полутемной палате они казались выцветшими, не карими, а серыми. Она вспомнила разговор на ферме Колладо: «Каждое такое дело… у нас как будто по куску души вырывает». Что, если свою душу он уже потерял? Что, если именно поэтому в его словах нет ни чувства вины, ни угрызений совести? Из преисподней нельзя вернуться невредимым.