– Остановись. Я все понимаю. Такое случается. Но в нашем случае такого не было. Я просто…
– Да перестань. Кого волнует, если кто-то из членов семьи возжаждал мести? Кому до этого есть дело? Сгинул он – и слава богу. Можно переключиться на другие дела.
– Нет. Что-то здесь не так. – Я упрямо поджимаю подбородок. – Может, он действовал не один.
– А это уже не по твоему профилю, – отсекает Лэнг.
– Допустим, он контролировал кого-то, как это делал Ньюман. Такое вписывается в канву событий. А вот то, что он покончил с собой, не вписывается. Дверь была открыта. Кто-нибудь ее закрыл. Я знаю это, поскольку могу описать все, что видела внутри этого минивэна. А моих отпечатков там не найти, потому что мне не нужно было открывать дверь. Она и так была открыта. Я просто туда наклонилась.
– Или же ты его убила, а потом все рассмотрела. Вот что могут сказать следователи. Так что готовься защищаться. Ты увидела на окне кровь. И вызвала полицию.
В груди у меня опять молотит рок-концерт, почти такой же неистовый, как когда я подбегала к минивэну. Лэнг прав. Меня будут крутить-вертеть, склонять и обвинять на все лады, а я, несмотря на все это, буду вспоминать все свои действия в привязке к его смерти. Для меня это будет пыткой, я буду казниться, но выкарабкаюсь. И все равно это не падение в кроличью нору, куда он пытался меня завлечь.
– Подтасовка – это одно; ты знаешь, что с моей стороны ее не было. Но я еще и не подпустила к нему «скорую». Зная, что он мертв.
Лэнг резко втягивает воздух:
– Бллин…
– Да. Иначе и не скажешь.
– Но что, если ты расскажешь все не как есть, а как
Может быть. И именно поэтому так не буду поступать я.
– Дверь была открыта. В этом вся правда. И это версия, которой я буду придерживаться. И которая доказывает, что там был кто-то еще.
– Да. Там была ты. Снаружи, у закрытой двери. И в этой пультовой ты была не одна. А были мы вдвоем. И вместе обнаружили, что запись частично стерта.
– Нет. Я скажу правду. И ты тоже. Ложь скверно аукается, Лэнг.
Мне вспоминается порыв недавней радости, вызванный смертью Поэта. Можно внушать себе, что это человеческая реакция. Что это не имеет никакого отношения к тому, что я дочь своего отца – человека, который во лжи ощущал себя, как на утреннем заплыве. – Ложь не тонет. Она всегда на поверхности. И ты не будешь лгать ради меня.
Подлетев одним рывком, он припирает меня к стене (ого, аж дыхание сперло). На секунду я оказываюсь притиснутой пленницей мужика вдвое крупнее меня, который до этого еще никогда так себя не вел.