– Ой, прости. Я правда…

– Не извиняйся. Сколько я этих соболезнований переслушала – никакой памяти не хватит… А у твоего отца какая профессия?

– Был программистом. Выходит, я тоже пошел по отцовым стопам.

– А мама как поживает?

– Мама умерла.

Я в ответ не бледнею. Моя работа такого не допускает.

– Понятно. – Сдержанно вздыхаю. – А как?

– Сердечный приступ, когда я учился в колледже. Как раз вскоре после этого я встретил свою жену. Она помогла мне пройти через это. А дедушка с бабушкой у тебя живы-здоровы?

– Да в целом ничего, – отвечаю я без особой охоты. – Правда, у деда деменция. Ну а в остальном все хорошо.

– Да уж… Не позавидуешь. А ведь ум у него был блестящий, насколько я помню. И как такое с людьми приключается?

– Нам это знать не дано.

– Ну да.

На секунду между нами нависает мрачноватая пауза, а затем Нолан вспоминает одного из наших старых учителей. Это приводит нас к разговору о некоторых других учениках, и в итоге я удивляюсь тому, что безудержно смеюсь.

– Хорошие были времена, – говорю я уже смягченно.

– За исключением того единственного случая. Мальчик, который умер.

Неизъяснимое беспокойство скользит по моему позвоночнику. Да, конечно. Об этом происшествии я помню. Мы жили в маленьком городке, и как раз когда я по болезни пропустила урок поэтического чтения, одна из моих приятельниц пришла и рассказала мне о бедном неуклюжем Генри, над которым издевались во время чтения, а затем после урока избили. Позже хулиган, который особенно в этом усердствовал, оказался мертв. Зачем вообще вспоминать об этом?

– Это было убийство, – произношу я, ожидая реакции.

– Так нам внушали много лет назад. Известно лишь, что все мы стали другими после того, как это произошло. А уж что это было…

У Нолана пиликает сотовый, и он хватает трубку, чутко подняв палец: «Женушка».

– Привет, милая. Да. Ну хорошо, захвачу и молока. Домашка? Скажи им, что помогу. Уже в пути. Я тоже тебя люблю.