Калеб покачал головой:

– Ничего. О ней можно забыть, правда. И потом, это не ваше расследование, Кейт. Мне нечем особенно хвастать, и тем не менее делом Саскии Моррис занимаюсь я.

– Это так, – согласилась Кейт.

Она хотела рассказать о пребывании Райана Касуэлла в психиатрической лечебнице, но теперь это не имело смысла. Калеб мог рассердиться. Он не желал обсуждать с ней эту тему. «Расскажу обо всем, когда разберусь сама», – решила Кейт.

Калеб понял, что виски ему больше не нальют, и встал.

– Но вы ведь будете навещать родителей, Кейт, – сказал он. – Им нужно это утешение.

Кейт проводила его до входной двери.

– Я буду их навещать, – пообещала она. – И потом, Калеб, не мучайте себя. Никто не понял, что Амели лжет. И вы оказались правы в том, что не доверяли Алексу Барнсу. Вы никогда не видели в нем благородного спасителя и с самого начала подозревали, что с ним что-то не так. Интуиция вас не обманула.

– Очень мило с вашей стороны, Кейт, – ответил Калеб. – Впредь постараюсь вас не разочаровывать.

Кейт смотрела, как он возвращался к машине. Шагал тяжело, как будто на его плечи давила невидимая ноша. И Кейт знала, что это: нераскрытое убийство Саскии Моррис. Осознание собственной вины за растраченные попусту ресурсы и время. Положение Калеба Хейла было незавидным.

Кейт заперла дверь, прошла на кухню, вырвала листок из блокнота на подоконнике и записала имя: «Мэнди Аллард». Вгляделась в него и задумалась.

* * *

Неправда, что мне совсем ее не жаль. Напротив, я только и думаю о Мэнди. Каково ей там, без воды, пищи, прикованной к стене?

Бедная девочка. Я чувствую свою вину, но, поразмыслив как следует, прихожу к выводу, что она сама поставила себя в такое положение. Мэнди не следовало меня отвергать, тем более так резко и обидно. Только подумать, как грубо она со мной обошлась… Она втоптала в грязь меня и мои предложения прекрасного, обеспеченного будущего. Ее не должно удивлять, что я не хочу иметь с ней ничего общего. Я всего лишь человек, хотя и очень терпеливый. Мне не нравится, когда со мной так обращаются.

Конечно, сейчас ей тяжело. Иногда я думаю, не облегчить ли ее участь? Не думаю, что так приятно медленно умирать от голода и жажды. Но что я могу для нее сделать? Убить топором? Вряд ли у меня это получится.

Хотя… Мэнди, наверное, ослаблена. Абсолютно беззащитна. Она не станет сопротивляться. Это значительно облегчит задачу. Возможно.

Я брожу по дому, захожу на кухню. Рядом с плитой подставка для ножей. Ножи длинные и острые. Одно движение – и все будет кончено.

Я выхожу в гостиную, но потом разворачиваюсь и возвращаюсь на кухню. Перерезать горло – как это театрально… Не мой стиль. Я смотрю на свои руки. Что здесь еще есть такого, чем можно убить? Эта идея начинает овладевать мной. Возможно, потому что Мэнди разозлила меня больше других. Никто из них до сих пор так меня не оскорблял. Я представляю себе, как подъезжаю к дому, открываю дверь. Мэнди садится в своем углу, смотрит на меня с надеждой. Неудивительно, когда мысли так долго вращаются вокруг еды и питья. Она думает, сейчас я дам ей и то, и другое. Прижимается к стене. Одна ее рука висит на цепи, глаза полны ожидания. Я впервые улавливаю в ее взгляде что-то… вроде благодарности. В кои веки Мэнди рада меня видеть.