Любая девушка в университете была бы счастлива, ущипни я её за задницу пальцами, ежедневно мнущими хрустящие купюры моего папаши, и здесь вдруг на моём пути появляется задница, заявляющая, что ей не по нраву и мои пальцы, и купюры моего отца. Да Санчес меня буквально посмешищем выставила, врезав мне пощечину в присутствии полусотни наших общих знакомых – естественно я не мог спустить ей это с рук!

Решив проучить упрямую девчонку, я проник в женский кампус и, по счастливой случайности, увидел её входящей в женский туалет. Подкараулив её, я попытался взять её там же, но поняв, что не сумею – девчонка оказалась слишком сильна – я разозлился на её громкие крики и совершенно осознанно толкнул её упрямое тело в открытое окно. Скорее всего я просто хотел, чтобы эта стервозная недотрога наконец заткнулась, и она заткнулась. Правда ненадолго. Спустя два месяца комы она пришла в себя и решила растрепать нашу маленькую тайну всему свету. Тогда мне пришлось рассказать Максвеллу “искаженную правду” этой неприятной истории: девчонка сама хотела со мной близости и эта близость почти состоялась прямо на подоконнике женского туалета, но в самый ответственный момент девушка сорвалась и полетела вниз. Слушая меня отец понимающе кивал головой, а после моих слов раскаяния и сердечной речи, в которой я так сожалел о том, что подвёл его, своего “любимого и лишь недавно обретенного отца”, он еще и жалеть меня принялся. Мол, он сам был молод, он сам трахался где попало и с кем попало (видимо припомнил мою мать) и, естественно, пообещал всё для меня уладить.

Для Сабрины, Зака и Пэрис мы вдвоём сочинили похожую историю: девушка таскалась за мной, а увидев, как я целуюсь в женском туалете с её лучшей подругой, в порыве разбитого сердца шагнула в окно. Естественно никакой лучшей подруги эти трое в итоге так и не увидели, но им было достаточно моего слезливого рассказика о том, как я сожалею о разбитом сердце и разбитых костях той несчастной дурочки, которая теперь обвиняет меня в собственной неуклюжести и легкомыслии, и они поверили мне. Поверили искренне, нежно, как последние на этой грешной земле идиоты. И если Пэрис я мог простить подобный идиотизм, списав его на юный возраст, тогда глупостью Зака я искренне наслаждался, а тот факт, что Сабрина тоже рискнула внять моей лжи, подбадривал меня на будущие свершения – если эта умная женщина способна на то, чтобы из жалости поверить в подобную чушь, если однажды она поверила моему отцу, значит однажды я смогу раздвинуть её ноги, и она даже не поймет, как так получилось, что я добрался до неё.