Моя новая жизнь – та, в которой я застряла по сей день – началась, когда мне было три года и пять месяцев. Это был ясный весенний день, холода отступили, и звери в близлежащих лесах совершали первые робкие вылазки из своих нор. Я была закутана в толстую шерстяную кофту, слои ткани делали меня неподвижной. Женщина, которая родила меня, натягивала красные рукавицы на мои руки, не говоря ни слова. Вот что я помню с того возраста.
Она несла меня по пыльной тропинке, поросшей молодой травой, пока мы не добрались до уже поджидавшего нас впереди автомобиля. Я развивалась медленно, и некоторые части моего тела, например, бедро (плохо сформированное, стянутое слабыми волокнистыми сухожилиями), были и вовсе недоразвиты. Сам процесс хождения был для меня почти не осуществим. Я не сопротивлялась, когда она резко усадила меня на заднее сиденье и пристегнула ремнем. Во всяком случае, не помню, чтобы я сопротивлялась. А может, я на самом деле не помню ничего, и это просто уловка моего разума, чтобы создать иллюзию, что у меня есть прошлое. Жизнь, где у меня были родители. Прошлое, где есть кто-то еще, кроме Элли.
Иногда мне кажется, что я могу вспомнить лицо своей матери – оно похоже на мое, только старше, краснее, с паутинкой морщин вокруг губ. Но я уже не столь уверена в своих воспоминаниях. Но я знаю точно, что не было ни напутственного совета «быть хорошей девочкой», ни короткого поцелуя в щеку, чтобы приободрить меня. Я бы такое запомнила, правда? Она захлопнула дверь, отошла на шаг назад, и дядя и тетя увезли меня, как будто в этом не было ничего из ряда вон выходящего. И уже тогда я чувствовала, что чему-то пришел конец. Меня отдали, выгнали, бросили.
– Ты слушаешь меня, Айрини? Я же сказала, хочу поговорить с тобой. – Ее резкий голос пронзает тишину, словно лезвие, возвращая меня в настоящее.
– О чем? – шепчу я, понимая, что вот, все начинается сначала. Я чувствую ее напор, как она скользит обратно на свое место.
Слушаю, как она вдыхает, пытаясь успокоить себя:
– Сколько времени прошло с тех пор, как мы общались?
Я отодвигаюсь еще дальше от Антонио, не хочу разбудить его.
– Элли, сейчас два часа ночи. Мне завтра на работу. У меня нет времени на разговоры. – Жалкая попытка, но стоило попробовать. Последнее усилие, чтобы оттолкнуть ее.
– Ложь, – выплевывает она. И я знаю: вот оно, я сделала это. Я ее разозлила. Сбрасываю одеяло, свешиваю ноги с кровати, смахиваю с глаз челку. – Завтра воскресенье. Ты не работаешь.
– Пожалуйста, просто скажи, что тебе нужно?
– Это насчет мамы. – Меня задевает, когда она так небрежно произносит это слово. Бросает его так, как произносят прозвище друга. Оно чуждо мне, и я чувствую себя уязвимой.