Мужчина по другую сторону стола был маленький и уже начал лысеть. Одет небрежно, пальцы, сжимавшие поручни кресла, неухоженные, с грязными обломанными ногтями. Исхудавшее, нездоровое лицо, казалось, выражало готовность просить прощения по любому поводу. Подбородок у него дрожал, глаза бегали. Мужчина начал всхлипывать, по его щекам скатились две слезинки.

– Ага, – строго сказал Колльберг, – ты так молотил его по голове бутылкой, что она разбилась у тебя в руке.

Мужчина кивнул.

– А потом, когда он уже лежал на полу, колотил по нему стулом. Сколько раз ты его ударил?

– Не знаю. Не много. Не много, но сильно.

– Вот именно. А потом повалил на него буфет и ушел. А что в это время делал третий из вашей компании – Рагнар Ларссон? Он не пытался как-то вмешаться, я имею в виду, воспрепятствовать тебе в этом?

– Нет, он ничего не делал. Ни во что не вмешивался.

– Не начинай снова лгать.

– Он спал. Он был пьян.

– Пожалуйста, говори чуточку громче.

– Он лежал на постели и спал. Он ничего не видел.

– Несомненно, пока не проснулся, а потом взял и пошел в полицию. Так мы узнали об этом. Однако кое-что мне непонятно до сих пор. Почему вы подрались? Вы ведь никогда в жизни не видели друг друга до тех пор, пока не встретились в том притоне. Разве не так?

– Он сказал, что я тупой фашист.

– Это слышит любой полицейский несколько раз в неделю. Меня уже сотни людей называли фашистом, гестаповцем и еще гораздо хуже, однако я из-за этого никого не убил.

– Он сидел напротив меня и все время повторял, что я тупой фашист, тупой фашист, тьфу. Он вообще больше ничего не говорил. А потом он начал петь.

– Петь?

– Да, чтобы поиздеваться и разозлить меня. Песни про Гитлера.

– Ага. А ты дал ему для этого какой-то повод?

– Я сказал, что моя мама была немка. Но это было до того.

– До того как вы начали пить?