Он знал, какими методами действует Колльберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны.

– Я буду отвечать, – сказал Мауритсон. – Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности.

– Вы платили Свярду семьсот пятьдесят крон в месяц.

– Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти.

– А вы рассказывайте сами, – предложил Мартин Бек. – Если на чем-нибудь споткнетесь, реконструируем вместе.

– Вы так думаете? – У Мауритсона дергалось лицо. – Вы уверены?

– Уверен.

– Скажите, вы тоже считаете меня ненормальным? – вдруг спросил Мауритсон.

– Нет, с какой стати.

– Похоже, что все считают меня чокнутым. Я и сам готов в это поверить.

– Вы рассказывайте, как было дело, – сказал Мартин Бек. – Увидите, все разъяснится. Итак, Свярд вас шантажировал.

– Он был настоящий кровосос, – сказал Мауритсон. – Мне в тот раз никак нельзя было под суд идти. Меня уже судили раньше, на мне висели два условных приговора, я находился под надзором. Но вы все это знаете, конечно.

Мартин Бек промолчал. Он еще не исследовал досконально послужной список Мауритсона.

– Так вот, – продолжал Мауритсон. – Семьсот пятьдесят в месяц – не ахти какой капитал. За год – девять тысяч. Да один только тот ящик куда дороже стоил.

Он оборвал свой рассказ и озадаченно спросил:

– Ей-богу, не понимаю, откуда вам все это известно?

– В нашем обществе почти на все случаи есть бумажки, – любезно объяснил Мартин Бек.

– Но ведь эти бестии окаянные, наверно, каждую неделю ящики разбивали, – сказал Мауритсон.

– Правильно, только вы не потребовали возмещения.

– Это верно… Я еле-еле отбрехался от проклятой страховки. Мало мне Свярда, не хватало еще, чтобы инспекторы страхового общества начали в моих делах копаться.