Вдалеке слышался гул мопеда, на дереве пел дрозд и какие-то другие птицы, названий которых она не знала.

София достала посуду и накрыла стол на двоих, поставив самые красивые тарелки, самые изящные бокалы и положив самые дорогие приборы, изо всех сил стараясь избежать обыденности. Она понимала, что ужинать ей придется в одиночестве, — Альберт ел, когда испытывал голод, а это редко совпадало с ее расписанием. Вот на лестнице раздались его шаги — быстрое постукивание кроссовок по ступенькам, чуть тяжеловатое, чуть грубоватое. Альберта менее всего беспокоил шум, который он производил. София улыбнулась ему, когда он вошел в кухню, он ответил лукавой мальчишеской улыбкой, распахнул дверь холодильника, замер, изучая содержимое.

— Закрой холодильник, Альберт!

Он продолжал стоять неподвижно. София поднесла вилку ко рту, рассеянно перелистывая газету. Потом подняла глаза, еще раз повторила ту же фразу, на этот раз — с ноткой раздражения в голосе.

— Я не могу пошевелиться… — проговорил он театральным шепотом.

Она рассмеялась — не столько его неуклюжей шутке, сколько самой манере. Когда он начинал что-то разыгрывать, она радовалась — и даже гордилась им.

— Ну, чем ты сегодня занимался? — спросила она.

Она видела, что он вот-вот рассмеется. Это было в его духе, ему самому всегда очень нравились его собственные шутки. Альберт достал из холодильника бутылку минеральной воды, захлопнул дверцу и уселся на столешницу рядом с мойкой. В бутылке забурлило, когда он отвернул пробку.

— Все просто спятили, — сказал он и отпил глоток.

Альберт начал рассказывать о своем дне — отрывочно, отдельными фрагментами, всплывающими в его памяти в произвольном порядке. Она с улыбкой слушала, как забавно он высказывается об учителях и товарищах. Альберт явно наслаждался тем, что ей нравится его слушать, — но рассказ внезапно закончился. София так и не научилась предчувствовать, когда это произойдет, — просто он умолкал, словно устав от себя и собственного остроумия. Ей хотелось протянуть к нему руки, попросить его остаться, продолжать веселить ее своими милыми и одновременно ироничными рассказами. Однако это не срабатывало. Раньше она уже пробовала удержать его, но ничего хорошего не выходило, так что она позволила ему уйти.

Он исчез в холле. Тишина. Наверное, он переобувался.

— Ты должна мне тысчонку.

— За что?

— Сегодня приходила тетка-уборщица.

— Так не говорят.

Она услышала, как зажужжала молния у него на куртке.

— А как тогда говорят?

Она не могла сообразить. Он уже стоял в дверях.

— Пока, мамочка! — Голос его неожиданно зазвучал нежно.