Дэйзи стояла, прислонившись к двери, и не сводила глаз, нет, не с матери, не с отца, а с Джима.

— Джим! О чем они говорят, Джим?

— Тебе придется спросить у матери.

— Значит, она лгала мне в тот день в кабинете врача. Это неправда, что у меня не может быть детей?

— Неправда.

— Но зачем она это сделала? Почему ты ей позволил?

— У меня не было другого выхода.

— У тебя не было другого выхода! И это твое единственное объяснение? — Она подошла к нему, капли дождя бесшумно стекали на пушистый ковер. — А как насчет Хуаниты?

— Я встретил ее один-единственный раз, подобрал за три квартала до клиники и подвез. Вполне сознательно. Я знал, кто она такая, и разговаривал с ней до той самой минуты, пока ты не вышла из здания. Я хотел, чтобы ты увидела нас вместе.

— Зачем?

— Я собирался объявить ее ребенка своим.

— У тебя ведь должны были быть причины.

— Ни один мужчина не совершит такого ужасного шага без причин.

— Я могу назвать одну, — сказала она тонким голосом, — ты хотел заставить меня поверить, что в отсутствии у нас детей виновата только я. Теперь ты признаешь, что это была твоя вина? С самого начала!

— Признаю.

— И причина, по которой ты и мать лгали мне, заключалась в том, что вы не хотели подкреплять мои подозрения в твоей, и только твоей, вине.

Он не пытался с ней спорить, хотя знал, что это лишь малая толика правды.

— Это тоже сыграло свою роль, но придумал эту ложь не я, а твоя мать. И я согласился с ней, когда узнал… В общем, когда понял необходимость нашей лжи.

— Почему же она стала необходимой?

— Я должен был защитить твою мать.