— Расскажи, как это произошло.

— Я не все могу вспомнить. Много тогда выпил, купил бутылку вина — ночь была холодная. Кудряш не пил: он хотел встретиться с сестрой, а она терпеть не могла пьянство. Когда он вернулся из дома сестры, то сказал, что позвонил Аде и она сейчас должна принести деньги. Я ждал за будкой стрелочника. Ничего не мог разглядеть в этой чертовой темноте, но слышал, как приехала и через несколько минут уехала машина Ады. Я подошел к Камилле. Он сказал, что Ада передумала и денег у нас нет. Я сказал, что он врет. Камилла вынул из кармана нож и раскрыл его. Он грозился убить меня, если я не уйду. Я попытался вырвать у него нож, неожиданно он упал — и прямо на него. И все. Он был мертв в одну секунду. Раз, и все.

Пината не во всем поверил рассказанному, однако был уверен, суд присяжных эта история могла бы убедить в том, что Филдинг действовал в рамках самозащиты. Многое говорило за то, что дело просто не дошло бы до суда. Кроме заявления Филдинга, никаких улик против него не существовало, и вряд ли он стал бы так откровенничать с полицией. Кроме того, окружному прокурору явно не улыбалось снова открывать, да еще без серьезных оснований, закрытое за четыре года до этого дня дело.

— Я услышал, что кто-то идет в нашу сторону, — продолжал Филдинг, — испугался и побежал по тропинке. Очнулся я уже в кабине грузовика, ехавшего куда-то к югу. Я продолжал уходить все дальше и дальше от этого места. Когда я добрался до Альбукерке, я рассказал индейцам, с которыми жил Камилла, что он умер в Лос-Анджелесе. Я боялся, они решат, что он пропал, и заявят в полицию. Они мне поверили. Им в любом случае было совершенно наплевать на него. Камилла не был для них особенно тяжелой потерей, как, впрочем, и для всего остального мира. Грязный, никчемный мексиканец.

Он внимательно посмотрел на Аду и снова улыбнулся, как человек, наслаждающийся шуткой, которую не могли оценить другие — она была слишком утонченной и предназначалась для избранных.

— Правда, Ада?

— Я не знаю, — сказала она без каких-либо эмоций и покачала головой.

— Да ладно тебе, Ада. Расскажи присутствующим. Ты знала Камиллу куда лучше, чем я. Ты ведь говорила, он видит мир как поэт. Но со временем ты научилась разбираться во всем этом куда лучше. Расскажи же им, какой мерзкий, никудышный кусок…

— Хватит, Стэн! Не надо.

— Тогда говори.

— Ладно, какая, вообще, разница? — устало согласилась она. — Он был… он был никудышным человеком.

— Он был ленивой, тупой мексиканской свиньей, несмотря на все твои попытки научить его хоть чему-то. Верно?