Генерал сидел за столом и, увидев Кудрина, встал со стула и направился к вошедшему.

Они присели за стол напротив друг друга, и Комов посмотрел на Кудрина с открытой улыбкой.

— Я тебе, Евгений Сергеевич, должен сказать, что твое пожелание выполнено, — начал разговор генерал, — но работники нашего посольства нашли твоего друга в больнице. За неделю до их прихода Горин ехал на своем автомобиле и, не справившись на вираже, въехал в бетонную стенку. Состояние было критическим, но когда наши товарищи пришли в больницу, он еще мог разговаривать и внятно объясняться. Ему передали кортик его деда, он прижал его к груди и заплакал. Потом он просил передать тебе его письмо, и на этом разговор закончился. А через день твой друг скончался, и местный нотариус передал работникам нашего посольства последнюю волю из его завещания.

С этими словами генерал подошел к шкафу и вынул из него длинный предмет, в котором Кудрин сразу же узнал банджо: кожаный чехол с тремя большими пуговицами.

— Теперь это твое, — сказал Комов и передал инструмент Кудрину, — и вот письмо…

«Жека, спасибо, друг, живи и помни меня. Мой блюз закончен, и листья уже опали, прощай, твой друг Денис», — было написано в этом письме.

И скупая мужская слеза упала на щеку Кудрина, он не стеснялся этого, ведь, по большому счету, он сейчас проводил друга детства в заоблачную даль, а все остальное — это лишь лирика будней сурового века.