— И где же?

— Сначала… Берри и Хадсон отправятся домой, оба здоровые физически и морально. А потом…

Кто-то в аудитории начал аплодировать. Мадам Кандольери, вместо того, чтобы выйти из гримерной комнаты, просто появилась у главного входа. Она прошагала вниз по центральному проходу, одетая и разукрашенная, как свадебный торт. Розабелла — в более сдержанном наряде — следовала за хозяйкой, придерживая массивный шлейф. Дива была в великолепном белом платье с огромным количеством оборок из белого кружева. Этот наряд притянул к себе даже затуманенные взгляды зрителей. На ней были белые туфли и белые перчатки, а черные волосы были уложены в массивную эбеновую башню, украшенную, по крайней мере, десятком гребней из слоновой кости, вырезанных в форме бабочек.

— Grazie! Grazie, il mio pubblico bene! [Спасибо! Спасибо, моя прекрасная публика (ит.)] — прокричала она в толпу, ее улыбка блестела, как бриллиант, неистово сияя для столь небольшой аудитории, которая, наверное, не шла ни в какое сравнение с теми полными оперными домами, что она собирала в Риме. Лицо дивы было щедро припудрено и нарумянено, хотя и не так сильно, как лицо Берри, ее веки затемняли фиолетовые тени, а брови были ярко очерчены ровными дугами над яркими черными глазами. Она была готова показать все, на что способна, готова была продемонстрировать лучшее в себе — неважно, о музыке речь или нет.

Особенно тревожным был момент, когда Розабелла помогала мадам взобраться по ступеням платформы, что могло разрушить и сцену, и костюм. Леди разместилась в центре платформы, приняла наиболее оперную позу, как показалось Мэтью, и Розабелла спустилась обратно в зал, чтобы занять свое место рядом с Ди Петри.

Мадам Кандольери подготовила краткую речь, в которой рассказывала, что она не желала быть похищенной для такого выступления, но она профессионал, и будет держать себя соответственно вне зависимости от обстоятельств, даже невзирая на прискорбный факт отсутствия оркестра. Затем она немного рассказала о первой арии и приступила к «Орфею и Эвредике».

Пока мадам говорила, Фэлл наклонился чуть ближе к Мэтью и прошептал:

— С чего вы взяли, что знаете?

— Сначала соглашение, — прошептал Мэтью в ответ.

— Я мог бы попросту выудить из вас информацию.

— Разумеется, но это не поможет вам заполучить этого человека.

Мадам Кандольери начала петь. Она действительно обладала прекрасным и сильным голосом, и владела им, казалось, совершенно без усилий. Музыкальное сопровождение было ей без надобности — даже без оркестра дива производила ошеломляющий эффект. На деле Мэтью подумал, что этот вечер в любом случае будет потрясающим, каким бы ни был его исход, однако мысли эти разбились на куски, стоило бросить взгляд на Берри и ее разукрашенное лицо с мертвой улыбкой.