Поэтому Мэтью откинулся на сиденье и приготовился слушать под аккомпанемент стука копыт и скрипа колес по заснеженной дороге. Ветер заунывно выл вокруг стен экипажа, пронося снежные вихри мимо его окон. Элизабет одарила его улыбкой, больше походящей на гримасу. Казалось, она собиралась открыть дверь, ведущую в комнату, где гротескные фигуры проклятых грешников танцевали свои заколдованные танцы, выходящие за пределы понимания Мэтью и за грань добра и зла.

Улыбка Элизабет угасла. Ее лицо стало пустым и непроницаемым, и хотя она все еще была красивой молодой женщиной, Мэтью показалось, что в этом ее остекленевшем взгляде притаилось нечто ужасное. Ему хотелось отвести глаза, но он не смог, потому что подозревал, что это — часть ритуала, которым она заманивала мужчин в переулки, а после разрывала их на части. Она казалась такой потерянной, такой невинной и столь нуждающейся в помощи…

— Что ж, я начну, — сказала она ему. И Спайтефилдская Убийца открыла свою ужасную дверь и пригласила Мэтью Корбетта на ту проклятую вечеринку, хотел он того или нет.

Глава двадцать шестая

Глава двадцать шестая

Первый, кого я убила, был удивительно похож на человека, убившего единственную мать, которую я знала, и изнасиловавшего меня в возрасте десяти лет.

Но… я забегаю вперед. Позволь мне начать сначала.

Кем мы были до рождения?

Я задаю себе этот вопрос, но не нахожу на него ответа. Возможно, в нас заложено что-то… некое семя, посеянное при зачатии, которое может однажды пробиться наружу, если попадет в определенные обстоятельства? И, если оно пробьется, может ли оно стать для человека такой же насущной потребностью, как потребность в еде и воде? Мне кажется, Мэтью, я касаюсь аспектов добра и зла, которые никто не может полностью постичь.

Злая ли я?

Я позволю решать тебе.

В детстве меня отдали в сиротский приют Спайтефилдса… знаешь, в этом даже есть своя ирония. Возможно, мое возвращение туда было предрешено естественным ходом вещей.

Ни настоящего отца, ни настоящей матери я не знала. Свое имя — Элизабет — я получила от женщины, которая нашла меня завернутой в одеяло в своем амбаре. Из детства я помню, как росла в приюте, окруженная такими же детьми, как я, под опекой нескольких добрых людей, которые о нас заботились. Детские игры, светлые деньки… о, это яркие, хорошие воспоминания! Я бы даже могла назвать по-своему счастливым то время, которое провела в приюте.

Когда мне было восемь, меня удочерила одна пожилая женщина — ей тогда было уже под пятьдесят. Она забрала меня в свой пансионат в Уолхэм-Грин, к юго-западу от города. Ее звали Нора Маллой, она овдовела за несколько лет до нашей встречи, а ее единственная дочь вышла замуж за торговца табаком и переехала с ним в колонии. Знаешь, мне очень нравилось, что в моей жизни появилась женщина, которую я могла звать мамой.