Мне остаётся добавить ко всему сказанному только несколько строк. Зовут меня, ках я уже говорил, Фаддей Иванович Балакирев. По семейному преданию, мы ведём свой род от Балакирева, прославленного шутника времён Петра I. Уже сын моего знаменитого пращура посвящал свои досуги путешествиям, и с тех пор все Балакиревы не только завзятые и правдивые рассказчики, но и бесстрашные пожиратели пространств.

К сожалению, в одном мне совсем не повезло. Внешностью своей я несколько напоминаю пресловутого враля барона Мюнхаузена. С юных лет мне пришлось пережить из-за этого сходства немало неприятных минут. Недруги мои – а у кого их нет! – прозвали меня Мюнхаузеном, и это имя так прочно ко мне прилипло, что я время от времени и сам на него отзывался. Но я очень прошу моих дорогих читателей забыть об этом и никогда не называть меня Мюнхаузеном. Я не Мюнхгаузен. Я Фаддей Иваныч Балакирев. Всё!

Восьмилетний капитан

Восьмилетний капитан

НЕ БУДУ рассказывать о тех приключениях, которые мне довелось пережить до восьмилетнего возраста. Многие из них, самые ранние, совершенно исчезли из моей памяти, другие как бы покрыты густым туманом, от третьих остались лишь обрывки воспоминаний. С ними, на мой взгляд, следует пока повременить.

Начну поэтому сразу с похода на «Святом Нонсенсе».

Мне едва минуло восемь лет, когда мой отец – капитан «Святого Нонсенса» – вопреки слезам и горячим просьбам моей покойной матушки взял меня с собою в это роковое путешествие. Мы покидали гавань знаменитого города Хара-Хото – самого оживлённого и многолюдного центра великого материка Антарктида, – имея на борту свыше трёх тысяч тонн лыжной мази и стёганых шнурков для ботинок.

Близость к Южному полюсу давала о себе знать нестерпимым зноем. Этот зной несколько смягчался лишь лёгким ветерком, нёсшим нам вдогонку с далёких плантаций нежный аромат цветущих посевов пшена и манной крупы.

Было раннее июньское утро. Солнце только что поднялось из-за западных окраин Хара-Хото. День обещал быть ясным, светлым и тихим, как вдруг небо покрылось зловещими чёрными тучами, заблистали молнии, грянули оглушительные раскаты грома, и ветер неслыханной силы засвистел в снастях.

– Боже мой! – прошептал в ужасе мой отец. – Хотел бы ошибиться, но кажется мне, что это бриз! Надо принимать самые срочные меры! Эй, боцман! – крикнул он. – Свистать всех наверх!

И действительно, не успела ещё команда выбежать на верх, как на корабль с рёвом и грохотом налетел свирепый бриз и в мгновенье ока сдунул в океан всех людей, находившихся на палубе, и часть надпалубных построек. Я, конечно, не избежал бы общей участи, если бы мой заботливый отец не догадался уже на лету столкнуть меня в ближайший люк.