— Яшка-то говорит, Авдотья на свиданку к этому приходила.
— Пусть так и думает.
Жадно, полураскрыв рот и вытянув худенькую шею, слушал Пантушка милиционера и не мог понять, к чему тот ведет разговор.
— Никому ничего не рассказывай, — гудел Стародубцев. — Сегодня я обделаю кое-какие свои дела. Ты отдохни дома, выспись, наберись сил. А послезавтра утром пойдем на Малиновую поляну по грибы.
— Грибов-то еще нет.
— Неважно. Сыроежки уже появились. Корзинку с собой возьми. Вот и все. Больше пока тебе ничего не надо знать.
— А дома как же сказать? Ведь не на один день уйдем.
— Скажи, по грибы пошел. Потом скажешь, что заблудился в лесу.
— Обманывать?..
— Это не обман. Это военная тайна.
И опять сердце Пантушки тревожно и сладко дрогнуло; слова «военная тайна» были полны чем-то новым, будившим острое чувство.
План Стародубцева был такой. Проверить, действительно ли один из двух бородатых людей был тот, которого он видел на паперти в день изъятия церковных ценностей. Проверить, а там, смотря по обстоятельствам, — или задержать его одному или послать Пантушку за помощью в село, а самому караулить. Может быть, придется и преследовать. Лучшего помощника в таком деле найти трудно: мальчишка не вызовет подозрений, быстро бегает, проберется там, где взрослый не пройдет.
— Показывай каменоломню!
Стародубцев вскочил на ноги, надел бескозырку на русый чуб, в котором запуталась сухая хвоя, подхватил винтовку.
В штольне он достал из кобуры наган и шел, держа его перед собой. Пантушка светил берестовым факелом, и сердце его замирало от ожидания чего-то страшного.
Но ничего страшного не случилось.
Они добрались до места, где жили Гаврила и Судаков. На земле лежало примятое сено, потухшие головешки от костра, валежник, лучина.
— Тепленькое место-то, нагретое, — проговорил милиционер. — Долгонько тут, видать, Гаврила жил. Сена-то с осени натаскал.
— А может, зимой?
— Никак нет. Зимой сена тут не бывает, его по первым заморозкам в деревню увозят. А нынче еще сенокоса не было. Вот и выходит, что с прошлого года. Примечай, браток!