Левке очень не нравится, когда я его называю Афродитой. Он тяжело страдает оттого, что к его белому телу не пристает никакой загар.

Но сейчас он даже не огрызнулся.

— Пошлячка, — обозвал он свинью. — Весь бок мне ободрала щетиной. Знаешь, как жжет…

— Не знаю, — ответил я.

Левка хотел что-то возразить, но вдруг вытянул шею и привстал из воды.

— Слышишь?

Я выпрямился и прислушался.

Далеко за мостом, покачиваясь и поминутно ныряя носом, медленно шел грузовик. Пыльный след тянулся за ним туманным шнурком, словно за реактивным самолетом.

— Наши едут!

И через пять минут, наскоро выкупавшись в ледяном Тоболе, мы уже мчались по песчаной дорожке в Каменку.

2

Каменка — типичный целинный поселок, ничем не хуже других. Пожалуй, даже лучше: сколько проехали мы за это лето совхозов, разбросанных по глухой степи! Две-три безрадостных улицы, по которым гуляет одна лишь пыль, серо-белые приземистые дома, с окнами, занавешенными изнутри одеялом (от солнца и мух) — и ни деревца вокруг, ни лесочка, только серо-сизая бугристая степь, по которой во все стороны расползаются горбатые дороги. Здесь хоть рядом был Тобол — ярко-синий, холодный, весь в светлых ракитах, а на том берегу рассыпаны были до самого горизонта темные островки березовых лесов.

Наш грузовик, по прозвищу «Матильда», стоял возле Семкиного дома, потрепанный, как шлюпка с пиратского корабля. Над кабиной возвышался старший техник Боря. Голова его была повязана красным платком, в руках он держал охапку веток карликовой вишни. Время от времени он отрывал красную ягодку и бросал ее в черную волосатую пасть. А крыша кабины была так помята, как будто на ней плясали вприсядку в кованых сапогах. Боковое стекло было заменено куском коричневой фанеры, и от этого казалось, что машина подмигивает нам заплывшим глазом. В общем, «Матильда» окончательно утратила свой европейский вид, с которым она пустилась в первый пробег из Кустаная. Но такая она была нам еще милее. Мы с Левкой прямо чуть не заплакали, когда из-за угла увидели ее усталую, запыленную морду.

— Здорово! — сказал мне Левка. — Рюкзак на плечо, спальный мешок в кузов — и к дьяволу всех карасей вселенной! Правда?

Я молча кивнул. У меня тоже сердце замирало от счастья, когда я представлял себе, как мы помчимся, стоя в кузове «Матильды», сквозь океаны горького целинного ветра. А кругом темнота, и рядом свои, и в руках букет дикой вишни, а по горизонту расползаются медленные огни совхозов…

— Нет, хорошо бы сейчас марш-бросок километров на сто пятьдесят! — не унимался Левка, догоняя меня. — Ведь правда?