– Куигли! – еще раз закричала Вайолет, и из глаз у нее полились слезы.

– Он жив, – сказал Клаус, придерживая сестру за плечо, чтобы она не потеряла равновесия в качающихся санях. Вайолет не знала, плачет ли ее брат, или лицо у него просто забрызгано водой. – Он жив, а это самое важное.

– Бестрепет, – заметила Солнышко, имея в виду нечто вроде «У Куигли Квегмайра достало сил и находчивости, чтобы не погибнуть в пожаре, уничтожившем его дом. Я не сомневаюсь, что и сейчас он тоже уцелеет».

Но Вайолет была невыносима мысль о том, что у нее отняли нового друга, едва они успели познакомиться поближе.

– Нам нужно его подождать, но где – неизвестно! – сказала она.

– Наверное, он собирается найти своих брата и сестру, пока их не обнаружили орлы, – предположил Клаус. – Правда, мы не знаем, где они.

– Отель «Развязка»? – уточнила Солнышко. – Г. П. В.?

– Клаус, – сказала Вайолет, – ты же знаешь, к каким выводам пришел Куигли. Скажи, эти два рукава где-нибудь еще встретятся?

– Не знаю, – покачал головой Клаус. – Карты рисовал Куигли, а не я.

– Годо, – подтвердила Солнышко, что означало «Нам неизвестно, куда идти, и нам неизвестно, как туда добраться».

– Но кое-что нам все-таки известно, – утешил ее Клаус. – Мы знаем, что кто-то оставил сообщение для Ж. С.

– Жака? – вопросительно произнесла Солнышко.

Клаус кивнул.

– И еще мы знаем, что в сообщении говорится о встрече, назначенной в четверг в последнем убежище.

– Матахари, – сказала Солнышко, и Клаус с улыбкой усадил ее поближе к середине санок, чтобы она не упала в воду.

– Да, – сказал Клаус. – Благодаря тебе мы знаем, что последнее убежище – это отель «Развязка».

– Но где он, мы не знаем, – печально отозвалась Вайолет. – Мы не знаем, где искать волонтеров и остались ли вообще в живых какие-то члены Г. П. В. Мы даже не знаем в точности, что же означает Г. П. В. и действительно ли погибли наши родители. Куигли был прав. Нам удалось раскрыть громадное количество тайн, но мы все равно еще многого не знаем.

Ее брат и сестра грустно кивнули, и если бы я был тогда с ними, а не опоздал настолько, что не застал Бодлеров, я бы тоже кивнул. Даже писатель вроде меня, посвятивший жизнь расследованию тайн, окружающих дело Бодлеров, многого не знает. Например, я не знаю, что случилось с двумя женщинами с напудренными лицами, которые решили покинуть Графа Олафа и уйти в самостоятельное путешествие вниз по Мертвым горам. Одни говорят, что они и по сей день белят лица и поют печальные песни в самых унылых концертных залах. Другие полагают, что они поселились в окрестностях гор и пытаются выращивать ревень на сухой неплодородной почве. А третьи утверждают, что спуск по Мертвым горам стоил им жизни и что в одной из пещер в странных квадратных скалах покоятся их косточки. И хотя я терпеливо сидел в зрительном зале, одну за другой выслушивая душераздирающие песни, и ел самый гадкий ревень на свете, и носил специалистке по скелетам косточку за косточкой, пока эта дама не заявила, что мое присутствие лишает ее радости жизни, и не попросила больше не приходить, мне так и не удалось выяснить, какая участь постигла этих двух женщин. И, как я вам уже говорил, я не знаю, где искать останки фургона. И вот, добравшись до последней статьи словаря рифм и выяснив, какие слова рифмуются с «ящуром», я начал подумывать о том, что стоит прекратить поиски разбитого транспорта и отказаться от этой части расследования. И я не нашел ни следа холодильника, служившего, как догадались Бодлеры, главным противопожарным вместилищем, несмотря на упорные слухи, гласящие, что он находится в пещере в Мертвых горах или участвует в представлениях в самых унылых концертных залах.