– А вы решили ваши проблемы, не прибегая к насилию? – парировала Едгин. – Именно так вы изволили пережить великую схватку, о которой упоминали? И кончили тем, что после кораблекрушения оказались на плоту из книг?

– Сейчас не обо мне речь, – возразила Кит. – Я беспокоюсь о Бодлерах.

– А мы беспокоимся о вас, Кит, – сказала Вайолет. – Нам нужно иметь как можно больше союзников, если мы хотим вернуться в большой мир и добиться торжества справедливости.

– Вам надо находиться в каком-то безопасном месте, чтобы залечить ноги, – добавил Клаус.

– И беби, – добавила Солнышко.

– Все это не причины, чтобы вставать на путь предательства, – проговорила Кит, хотя уже как-то неуверенно. Голос у нее был слабый, тихий; дети услышали, как зашуршали книги, когда она пошевелилась, пытаясь устроить поудобнее раненые ноги.

– Пожалуйста, помогите нам, – убеждала Финн, – а мы поможем вашей подруге.

– Должно же найтись такое оружие, которое припугнет Ишмаэля и его приверженцев, – сказала Едгин, и сейчас ее голос звучал уже не как у Ишмаэля. Почти те же самые слова дети слышали из уст заточенного Графа Олафа, и они содрогнулись при мысли об оружии, которое он прятал в птичьей клетке.

Вайолет поставила на землю пустую суповую миску и взяла на руки младшую сестру, а Клаус взял фонарик у старой женщины.

– Мы вернемся как можно быстрее, Кит, – пообещала старшая Бодлер. – Пожелай нам удачи.

Плот покачнулся, Кит издала долгий печальный вздох.

– Желаю успеха, – выговорила она наконец. – Хотелось бы мне, чтобы все шло по-иному, Бодлеры.

– Нам тоже, – отозвался Клаус, и трое детей направились при свете узкого лучика в сторону колонии, которая бросила их на отмели.

Дети брели по прибрежной отмели, шаги их сопровождались тихими всплесками, и все время они слышали шелест Невероятно смертоносной гадюки, преданно следовавшей за ними. Луны не было и в помине, звезды скрыты облаками, оставшимися от последнего шторма, а возможно – предвещавшими новый, так что казалось, будто за пределами света от запретного фонарика остального мира не существует. С каждым неуверенным хлюпающим шагом на детей все сильнее наваливалась тяжесть, точно мысли их были камнями, которые они несли в чащобу, где их ждали запрещенные предметы. Бодлеры думали об островитянах и о мятежном расколе, который вскоре разделит колонию надвое. Они думали об Ишмаэле и пытались решить, заслуживает ли он, со своими секретами и обманами, быть изгнанным с острова. И они думали о медузообразном мицелии, прорастающем в шлеме, заключенном в олафовские объятия, и решали – обнаружат ли островитяне то оружие раньше, чем Бодлеры создадут другое. Дети брели в темноте точно так же, как до них делали многие другие люди, начиная от кочующих киммерийцев до отчаянных тройняшек Квегмайр, которые в эту минуту находились в обстановке столь же темной, но значительно более мокрой, чем Бодлеры. И по мере того как бодлеровские сироты приближались и приближались к острову, который их отверг, мысли все больше и больше угнетали их и им тоже хотелось, чтобы все шло по-иному.