Светлый фон

— Спокойнее! — негромко сказал со своего места Димка, когда я, удрученный, вновь вернулся к столу. Но последовать его совету я уже не мог. Закрученный необъяснимым образом мяч гонял меня из угла в угол до тех пор, пока я не оступился и не растянулся во весь рост.

Ребята зашумели, повскакали, вновь окружили дядю Вадю и принялись разглядывать ракетку. Надо мной наклонился Димка.

— Больно? — спросил он, поморщившись, будто сам разбил колени и локти. Я покачал головой и поднялся. В руке у меня еще была моя деревяшка с облезшей резиной и выщербленной ручкой, которая принесла мне столько побед. Теперь я и смотреть на нее не хотел. Собравшись с духом, я подошел к дяде Ваде.

— А сколько стоит такая ракетка? — спросил я, и от волнения у меня пересохло в горле.

Дядя Вадя усмехнулся и, обмахиваясь полой кофты в пирамидах и сфинксах, ответил вопросом на вопрос:

— А ты что, купить ее хочешь? На какие шиши?

— У матери денег попрошу.

— Твоей матери на штаны бы тебе заработать. А такая ракетка стоит подороже штанов.

Кровь прилила к моему лицу.

— Что же вы думаете, только у вашего Яшки все должно быть? — спросил я запальчиво и в этот момент почувствовал, что кто-то стал рядом со мной. Это был Димка.

— Брось, — еле слышно проговорил он, — проживем и без ракетки. Пошли, ребята!

Сенька с Витьком попятились от стола. Борис с сожалением глянул на ракетку в руках дяди Вади и тоже подался в сторону. Но я уже ничего не видел. С ненавистью, глаза в глаза, я хрипло крикнул дяде Ваде:

— Будет у меня такая ракетка! Увидите, будет!

И стремглав, под грозный окрик тети Зины, бросился вон из двора.

III

III

Я выбежал на набережную Фонтанки и помчался, сам не зная куда. Перебежал Старый Калинкин мост и остановился только на площади Репина. В прохладном тенистом сквере я рухнул на скамейку и закрыл лицо руками.

Что я наделал! Как я теперь появлюсь во дворе? Даже если удастся найти такую ракетку, где взять денег? У мамы?

Я на минуту представил себе нашу комнату, залитую теплым сумеречным светом, и маму с Варежкой, сидящих за столом у окна. Варежка рисует неизменных девочку Эли и ее верного пса Тотошку, а мама печатает на своем стареньком «Ундервуде». Время от времени она поправляет на переносице очки, и тогда бывают видны ее глаза, такие усталые, что становится стыдно за себя: ничем-то я не могу помочь маме.

Нет, никогда я не попрошу у нее ракетку!