* * *

(В Тарусу)

Ленинград, 20.VII.64.

Дорогой мой Витя!

Приехал в город, застал здесь Твое письмо и сразу же Тебе отвечаю. Я теперь в таком состоянии, что охотно пишу письма. <...>

То, что Ты пишешь о липке, мне очень понравилось. Это напомнило мне начало «Хаджи-Мурата». Толстой пишет, как боролся за жизнь репейник, который он хотел сорвать. Помнишь? Я вообще восхищаюсь силой жизни растений. Но человек портит эту силу, отнимает ее у растения. Была некогда здесь «Вольная философская ассоциация». Там выступил с докладом агроном и философ Демчинский[204]. Он развивал теорию, что, улучшая веками условия жизни злаков, мы тем как бы приучаем растения к этим условиям, вне которых они уже не могут жить. Этим мы приводим их к вырождению и готовим им гибель. Я сам то же думал о животных. Сейчас уже есть способ содержания скота в стойле круглый год. В зоопарках животные перестают размножаться, несмотря на самые лучшие условия. Рождение львенка или жирафика есть чудо, о котором оповещают весь мир. Такую же судьбу мы готовим и скоту, отнимая у него борьбу или хотя бы движения, воздух и некоторую волю. Поэтому так буйно растут здоровые сорняки, а мой душистый горошек желтеет, несмотря на удобрения и подкормку и поливку.

Теперь о разных мелочах жизни.

В Репино имеется «Дом малютки», в котором содержат сирот. Их выводят гулять в поля, и там мы их иногда видим. Они имеют ужасный вид, грязные, бледные, малоподвижные. Одна из наших соседок по даче работала там няней и говорит, что там их кругом обворовывают, что эти дети не видят ни молока, ни яиц и пр. Сопровождающие их барышни имеют, напротив, весьма благополучный вид, заботятся о своей красоте и загорают в кустах, пока малыши предоставлены сами себе. Эти дети немые, они не слышат человеческой речи, кроме команд и окриков, и между собой они не говорят. И вот один раз мы идем по тропинке, и вдруг ко мне подбегает мальчик лет двух-трех; из носу висит густая сопля до рта. Этот малыш обхватывает мое колено, прикладывается к нему щекой и снизу смотрит мне в самые глаза своими совершенно голубыми глазами. Он замирает в этой позе и прижимается все крепче. Глаза сияют счастьем. Этих глаз никогда не забыть. При этом не издает ни звука. Так велика потребность ласки. Потом это повторялось еще раза два. Один из них шептал почти беззвучно «мама». Но интересно, что ни один из них никогда не прикладывался к Елизавете Яковлевне. Мы объясняем это тем, что женщины ассоциируются у них с воспитательницами, от которых они ласки никогда не видят и которые стряхивают их, если бы малышу вздумалось приласкаться.