И таких восторженных ценителей поэтического слова, как Даллес, в сложной жизни Евгения Александровича больше не было. Бывший директор ЦРУ не пожалел для него ни пафоса, ни лести: “Русский поэт Евгений Евтушенко обладает мужеством произнести беспощадный приговор советскому коммунизму”. Похвалы и комплименты Даллеса, сформулированные им в 1963 году, столь глубоко и красноречиво продуманы, что диву даёшься:
“Русский поэт Евгений Евтушенко обладает мужеством произнести беспощадный приговор советскому коммунизму”.
“Восстание интеллектуалов, поддержанное многотысячными толпами народа, собравшимися, чтобы послушать, как Евтушенко читает свои стихи, <…> — наиболее опасное для советского режима восстание”… “Вооружённые войска и массовое кровопролитие — бесполезные инструменты против поэтов и артистов”… “Бескровное восстание интеллектуалов в перспективе станет более опасным для коммунистической власти, нежели восстание крестьян в коллективизацию или борцов за свободу Венгрии”…
Как в воду глядел!
Ну, как тут не отдать должное бывшему директору ЦРУ, его пророчествам, его хищному англосаксонскому уму! В 1963 году он предвидел не просто истинную судьбу деятелей, подобных Евтушенко, но и разгул на карте мира всех “цветных революций” конца XX — начала XXI века, начиная от нашей “перестройки” и заканчивая событиями на сегодняшней Украине, в лукашенковской Белоруссии и даже в патриархально-племенной Киргизии. Поистине он, вместе со Збигневым Бжезинским и Фукуямой, могут считаться злыми гениями, играющими азартные партии на шахматной доске мировой истории. Вот как понимал приход к власти Xрущёва выдающийся русофоб и антисоветчик Збигнев Бжезинский в книге “Большой провал”:
“Последствия того, что в Кремле оказался генеральный секретарьревизионист, были огромными. Это должно было привести не только к вспышке более резкой и страстной полемики почти всех аспектов советской жизни. Это так же не могло не оживлять и не усиливать куда более решительный в своих устремлениях восточно-европейский ревизионизм, в то же время лишая Кремль идеологического амвона, с которого можно было бы предать анафеме еретиков”.
“Последствия того, что в Кремле оказался генеральный секретарьревизионист, были огромными. Это должно было привести не только к вспышке более резкой и страстной полемики почти всех аспектов советской жизни. Это так же не могло не оживлять и не усиливать куда более решительный в своих устремлениях восточно-европейский ревизионизм, в то же время лишая Кремль идеологического амвона, с которого можно было бы предать анафеме еретиков”.