Даже несмотря на 40 %-ные отчисления, некоторые советские служащие умудряются все же приобрести столько, что после нескольких лет работы за границей, возвращаются домой с огромным количеством вещей. Пожилой московский писатель рассказал мне, что живет в одном доме с бывшим советским работником ООН, квартира которого забита американскими бытовыми приборами, включая даже унитаз в туалете, которым тот особенно гордился. Журналист, прежде аккредитованный в Нью-Йорке, демонстрировал моим знакомым дипломатам привезенные из Америки встроенную кухню Мейтаг, гостиную фирмы Лорд и Тэйлор, гардины с веселеньким рисунком в детской комнате.

Главное, конечно, заключается в том, чтобы стать пользующимся доверием должностным лицом или членом официальной делегации, для которых таможенный досмотр проходит молниеносно. В противном случае заграничные товары могут быть конфискованы. Мне приходилось проходить тщательную проверку багажа (на предмет обнаружения нелегально ввозимой советской валюты или иностранной литературы), и я наблюдал, как советские таможенники, особенно женщины, проверяют багаж пассажиров: с тщательностью крестьянок, простирывающих каждый сантиметр белья, они просматривают решительно все, ощупывая каждую вещь. Я был свидетелем того, как у пожилого загорелого рабочего, приехавшего из Болгарии, изъяли 10 жалких 50-граммовых мотков мохеровой шерсти (на черном рынке такой моток стоит 15 рублей). Таможенные чиновники не брезгают тем, чтобы присваивать пользующиеся спросом, вещи, вроде этой шерсти или журнала «Плейбой». Один из моих друзей однажды наблюдал, как два таможенника заметили у туриста запрещенный порнографический журнал. «Этот номер у нас есть?» — спросил один таможенник другого. Тот неуверенно пожал плечами. Журнал был на всякий случай отобран. Однако члены официальных делегаций обычно проходят таможню без всяких забот. Мой знакомый журналист, работающий в газете «Известия», рассказывал мне, что однажды возвращался с Запада с чемоданом, набитым контрабандной литературой: Солженицын, Пастернак, журнал «Плейбой» и т. п. Молодой таможенник спросил его и других журналистов-членов делегации, везут ли они какую-нибудь литературу.

— Нет, — уверенно ответил журналист из «Известий». — Никакой литературы у нас нет.

Остальные заявили то же самое.

— Правда? — спросил таможенник, понимающе улыбаясь. — Вы ведь журналисты, разве журналистам не нужна литература?

— Мы действительно журналисты, — ответил представитель «Известий», — и знаем, что разрешено, а что запрещено.

Запад издавна сохранял прелесть недосягаемого для образованных русских. Начало разрядки оживило их стремление увидеть его своими глазами. Жители Запада в последнее время были настолько поглощены острым ощущением развала своей экономики, что им и в голову не приходило, как жадно русские стремятся побывать в этих разваливающихся цитаделях капитализма и сколько труда и интриг им это стоит. Получение разрешения на поездку за границу — безразлично куда — достаточно для приведения советского гражданина в страшное возбуждение. Оно значительно сильнее, чем удовольствие, испытываемое жителями Запада при записи на групповую поездку, например, в Афины или на греческие острова, потому что это разрешение в неявной форме означает, что теперь вам позволены вещи, доступные лишь немногим. Одна писательница рассказывала мне: «Как только в Союзе писателей вам сообщают, что вы можете ехать в Аргентину, в этот момент для вас все меняется. Все в один голос повторяют: «О, вы едете в Аргентину, это прекрасно». И каждый говорит это с завистью. Это большое дело. Уже до поездки вы чувствуете себя словно парящим в воздухе». Писательница, которой предстояла эта поездка, сидела, лучезарно улыбаясь, будто ковер-самолет уже уносил ее в Аргентину.