Вернулись – начало июня. Квартира уже была занята людьми. Нам дали чуланчик в нашей же квартире. Мама меня устроила в пионерский лагерь в Ирпень под Киевом. Войну я помню, тоже страшно. Утром проснулись, мелкий дождик шел, и почему-то очень темно. Хотя июнь месяц, должно быть уже светло, четыре часа утра. Мы, мальчишки, все встали, вышли на улицу под дождик. И поняли, почему темно. Низко-низко летели тысячи самолетов. Они закрыли весь горизонт. Война, 22-е.

И один мальчишка говорит: «Это, наверное, “Красный крест”». А другой говорит: «Да нет, это же белый крест». Я смотрю – правда, белый. Низко-низко летели, ничего не боясь. Бомбить Киев. А там уже были взрывы слышны.

Вы как-то не производите впечатление человека, который живет всю жизнь со страхом. Или это результат того, что вы с ним боретесь? Потому что вы как раз кажетесь одним из тех, кого советское время не заставило преклонить голову никаким образом.

Я же не понимал в восемь лет, что мы в ссылке. Я понимал, что почему-то сменили нашу квартиру на какой-то деревянный домик. Куры ходят, свиньи. Даже интересно. Только чего-то мать плачет часто. Почему плачет? Кстати, когда я получал паспорт, мне как сыну врага народа были закрыты все возможности. Я хотел быть военным – нельзя. Я хотел быть дипломатом – нельзя. Я хотел быть журналистом-международником – нельзя. Тогда я хотел поступить хотя бы в театральный в столице – нельзя.

Мать сказала мне: «Дурачок, ты анкету видел?» А я не знал, что это. «Ну вот возьми, посмотри». Двухстраничная анкета, и там был страшный вопрос, Дашенька, я до сих пор его помню: «Находились ли вы или ваши ближайшие родственники в плену, на оккупированной территории или в заключении?» С большой буквы: «И, если умерли, то где похоронены». Мать говорит: «Вот это ты никогда не перейдешь». Я говорю (ну, я был глупый): «Сталин сказал, что дети за родителей не отвечают». Мать отвечает: «Не смеши меня. Я узнала, тебя могут взять, и то если ты будешь способный, в ташкентский ГИТИС».

И я закончил ташкентский ГИТИС. Но потом все-таки, поработав полтора года в провинции, решил поехать в Школу-студию МХАТ. Сталин только что умер. Легче стало жить. А возьмут меня туда или нет? Меня взяли на третий курс. Я за два года закончил Школу-студию МХАТ. Кстати, курс был замечательный: Ирина Скобцева, Светлана Мизери, Людмила Иванова, Анечка Горюнова, Анатолий Кузнецов, Игорь Кваша. Хороший курс.